Крутыми верстами

Сташек Николай Иванович

Солдаты вокруг загудели. Кто-то выкрикнул:

— Вот дает!

Федор и сам рассмеялся, а прокашлявшись, продолжил:

— Так это, видать, и есть то дитятко, которое рушник вышивало. Как бы, думаю себе, разглядеть его в полной наружности?

В палате вновь послышался шумок, а сосед к Федору с насмешкой:

— Ох! Вижу, был ты, Федор, блудней уже смолоду?!

Федор не смутился. Но, прежде чем продолжить, огрызнулся:

— Тебе не любо — не слушай, а врать не мешай. Видал? Блудня! Какая тебе блудня? Ничего такого не было, а тут, вишь, дело молодое. Чем, думаю, черт не шутит? А глядишь, и клюнет. Неспроста ведь рушник поднесла. Тут-то и не стерпел. Потянуло меня к тому окну. А гляжу, «дитятко», загородившись занавеской, зыркает с другой стороны окна. Оно уже, видать, осмелело, не торопится уходить. Поправилось.

Так

и удалось мне в тот раз обозреть до пояса, что было видно по верхней части. И по этому можно судить. Вроде всего в достатке. Комплекция подходящая, зубы белые, что тебе клавиши на двухрядке, да и пазуха при норме.

Не стал больше травить свою душу. Дай, думаю, пойду в дом.

В палате раздался хохот, а когда утихло, откуда-то издали послышался вопрос:

— Как же, Федор Иванович, было дальше с другими частями?

Федор повернулся в ту сторону, заскрипела под ним койка.

— Тебе-то какая часть нужна?! Мамкино молоко не обсохло, а ему подавай часть! — с напускной суровостью укорил Федор солдатика.

— А что, нельзя спросить? — обиделся тот.

— Можно, но давайте, ребята, малость отдохнем. Опосля все расскажу. Куда спешить? — успокоил всех Федор.

Неохотно поднимаясь, раненые разошлись, а Федор Иванович поправил постель и повалился на спину.

6

С переходом в наступление боевых частей поспешили вперед и дивизионные тылы. Так что, когда находившийся вблизи медсанбата полковник Соскин спохватился и пнул храпевшего в передке ездового, вокруг было пусто.

— Давай, растяпа! — выругал он солдата, прислушиваясь к удалявшемуся гомону.

Подхлестывая лошадь, ездовой старался нагнать ушедшую колонну, но взмыленная, давно не кованная сивка, падая на колени, с большим трудом преодолевала заполненные жидкой грязью колдобины. И хотя тарантас бросало и кверху, и в стороны, Соскин этого не замечал. Лежа на спине, он думал о том, как избавиться от навалившегося на душу тяжелого груза. По мнению Соскина, его должны были поставить в число первых, кто обеспечил блестящий успех дивизии при форсировании Днепра, но якобы Булатов пренебрег его заслугами. В результате сложились настолько натянутые отношения, что Соскин всякими путями старался быть от комдива подальше, а полученный из его рук орден Красной Звезды считал для себя чуть ли не издевкой. Не мог появляться и в частях, почему-то полагая, что там на него будут показывать пальцами. Вот и нашел убежище в тылах. А теперь, перебрав самые различные версии для оправдания своего отставания от штаба дивизии, не нашел ни одну из них сколько-нибудь веской. За это он себя и казнил. «Черт понес в проклятый медсанбат. Ничего ведь существенного не было. Подумаешь, покраснение в горле». Перед глазами появилась, брезгливо улыбаясь, терапевт медсанбата — коротко подстриженная, по всему видно — старая дева. «Посоветовала, тощая вобла, теплое полосканьице. Даже не удосужилась записать, что болел ангиной, хотя ей об этом было сказано. Скотина! Ты у меня еще попляшешь!» — скрипел зубами Соскин, с трудом проглатывая горькую, вязкую слюну. «А тут еще эта зануда. На кой пес она сдалась? — зло зыркнул он в темноте на безмятежно сопевшую под ватным одеялом девицу из дивизионного банно-прачечного отряда, попавшую к нему на прошлой неделе совершенно случайно и неожиданно. — Прицепилась как клещ, а начинаешь отдирать — впивается еще глубже. Видал, до чего дошла? «Любишь кататься — люби и саночки возить». Поганка! Не додул в тот проклятый хмельной вечер. Нажрался как свинья, вот и не сработал котелок. Все казалось просто: на денек, другой, а сойдет оскомина, так и отвезет солдат назад. Так черта с два. Поди попробуй! Эта тихая деревня знает, за что хватать. Сразу за кадычок. Потерял, дурень, голову. И все из-за старой галоши — Булатова. А возможно, и не он? — Сознание совсем неожиданно пронзила какая-то новая, жгучая мысль. — Возможно, было что-то другое? — усомнился Соскин. — Теперь, выходит, надо думать не о браздах правления, а о том, как стряхнуть с себя всю эту грязь. Голова пухнет, а выход, видно, лишь один: ссылаться на болезнь. Так и говорить: голова, горло, грудь. Ангина. Всего разломило. Вот если та медсанбатовская стерва… Но неужели дойдет до этого? Надо намотать на шею побольше всякого тряпья, чтобы было сразу видно. Не объяснять же каждому», —

решил Соскин. Зябко ежась, Соскин всматривался в низко нависшие облака, стараясь себе представить, что обрушится на его голову по прибытии в штаб. «Что день грядущий… — мелькнула у него мысль, но он тут же грубо ее оборвал. — О чем еще гадать? Неясно, что ли?

Раз Булатова увезли… и тут же появился Дремов, остается лишь одно: «Есть, товарищ комдив! Будет сделано!» Ну уж, дудки! Этому не бывать! Что угодно, только не такое унижение. Увольте!»

Нагнал Соскин штаб дивизии поутру, когда полки первого эшелона, развернувшись с ходу в боевой порядок, вели бой с зацепившимся вдоль гряды усиленным прикрытием противника.

Продвигаясь пешком по деревне с высоко забинтованным горлом, Соскин, поводя вокруг красными глазами, не пропускал мимо себя без какой-либо придирки ни одного штабника. Одного он отчитывал за якобы неряшливый внешний вид, из другого выматывал душу за неотдание чести, третьего разносил за развалистую походку. Разгневанный, появился он и в штабе, где начальником к этому времени уже был подполковник Бражников. Не услышав доклада, возмутился:

— Что за порядки? Может быть, все-таки бросите болтовню да и потрудитесь доложить замкомдиву?!

— Не мешайте, товарищ полковник! — оторвавшись от трубки, спокойно проговорил Бражников.

Соскин побагровел.

— Это… Это так замкомдиву?! Забыли?..

— Товарищ полковник! — наклонился к нему один из операторов. — Начальник штаба еле связался с соседом…

Соскин осел. «Вот как? Значит, и этот?.. Начальник штаба…» — дико защемило у него сердце.

Закончив разговор, Бражников, не поднимая глаз, наклонился к железному ящику, а выпрямившись, протянул Соскину шифровку командарма.

— Прочитайте, товарищ полковник, и распишитесь.

Читая шифровку, Соскин менялся в лице: то бледнел, то краснел, но далее после того, как понял, что командарм вызывает его немедленно к себе, заносчиво поднял голову.

— Когда прикажете? — посмотрел он на Бражникова.

— Там все написано. От себя добавить ничего не могу.

Плюнув под ноги, Соскин ушел от начальника штаба. Встречи с новым комдивом, находившимся на НП, он решил избежать.

Уткнувшись глазами в землю, не отвечая на приветствия встречавшихся, он направился в мокрые заросли, к своему тарантасу, но, оказавшись рядом с. ним, не остановился, прошел мимо, не зная, куда бредет. Очнулся лишь у края оврага. Показалось, что под шапкой зашевелились волосы. Остановился и, свалившись на черную кучу булыжников, схватился руками за голову. Закрыв усталые глаза, подумал: «Вот и докатился. И, видно, дело совсем не в Булатове. Началось гораздо раньше, в юности, а потом пошло и пошло».

В последнее время Соскин уже не раз подумывал о том, что его терзают честолюбие и зависть, но такие мысли появлялись лишь вскользь. Теперь, у обрыва, пришлось подумать пообстоятельнее. Так и не поднимая головы, он припомнил, как еще в школе, в седьмом классе, он так безумно полюбил соседскую девчонку, что из отличников угодил в двоечники и даже мог остаться на второй год. Девчонку звали Галкой и была она чертовски красивая. А когда он вздумал у нее что-то спросить, так она, прыснув, посмотрела сверху вниз и побежала к Витьке, верзиле чубатому, капитану волейбольной команды.

В училище пришлось торчать на самом левом фланге, терпеть издевки: «Шестнадцатая рота!» Других отбирали в парадный расчет, а тут только и приходилось из караула в караул. А то еще и на кухню. И так каждый праздник. Завидовал глубоко и мучительно, но зато по службе пошло успешнее, чем у других. Начальство всегда ценило за ретивость. Вроде даже пошло все с опережением. И должность и звания. Только Людка — вертихвостка… Дай ей с лампасами. Соскин поднял голову. Рядом стоял ездовой.

— Пошли, товарищ полковник. Там свертывают штаб. Должно, вперед.

— Ладно. Иди, — отозвался Соскин, чувствуя, как совсем опустела душа. «Свертывают штаб. Конечно, вперед. Дурак!» — поднявшись, Соскин подошел к обрыву, подступил к самому краешку, посмотрел на дно глубокого оврага. «Туда бы, что ли, головой о размытые булыжники? — мелькнула мысль, но он удержался. — Выходит, и в этом не как у людей. Никто не вспомнит. Вот он зароет, как собаку, — посмотрел Соскин вслед удалявшемуся солдату. — Нет! Расчет прост, что заработал, то и получай!»

И повернул коня назад. Поехал искать командарма.