Кружева Бессмертия
Шрифт:
А затем посох начал светиться. Словно издеваясь, он мерцал в согласии с мигающими сполохами энергии светловолосого — и с каждой новой вспышкой света от него с громоподобными раскатами истекала Сила. Могучая, неподвластная смертному, будь он хоть Архимагом, Мощь — и небосвод невольно вспомнил Маэлдронов, в давние времена посещавших Подземелье.
По Локусам Души тех смертных тоже мчался Эфир, подчинявшийся лишь воле Бессмертных.
Сжигающий дотла город пожар; сокрушающее все плотины на своем пути половодье; не щадящий никого на своем пути смерч; безостановочно катящаяся лавина. Салэамандрэ, Ундионэ, Сильифидэ и Коэбальдэ, предельные принципы магического подчинения Стихий. Они не имеют ничего общего с саламандрами, ундинами, сильфидами и кобольдами, кроме привычных сфер обитания. Салэамандрэ — везде, где танцует
Посох извергал из себя именно эти предельные Силы, и небосвод посочувствовал светловолосому.
Попади под такой удар Повелитель — и ему, несмотря на Онтологический Эфир, придется несладко. А уж если по глупости Повелитель окажется защищен только Онтическим Эфиром!..
Ну, Повелителей много. Найдут к Функции нового.
Очередной волной предельной Силы светловолосого отшвырнуло от посоха. Гигант снес десятки друз, рухнув на землю. Приподнялся, таращась на посох. Небосвод видел: море страха плескалось во взгляде противника мага.
Несмотря на то что Сила просто залила весь куб и стала настолько плотной, что могла ощущаться как материальный объект, светловолосый сумел подняться. И, ревя во всю глотку, начал увеличиваться.
Враг мага достиг макушкой «крыши» куба, когда вся выпущенная Сила внезапно влилась обратно в посох. Ревя, словно раненый зверь, и сверкая, словно десятки Солнц, светловолосый ударил всей выделяемой телом энергией по посоху.
И дикий вопль заполнил пространство куба:
— Распад!!!
Не приказ.
Просьба.
Может быть даже — мольба…
Посох ответил: черно-белым шнуром огня, тихим, не в пример рыжим родственникам; взъярившимися пластами земли, где среди острых камней и кипящего бульона металлов затерялся янтарь; залихватски, по-разбойничьи засвистевшим смерчем, насилующим воздух; водяными потоками, такими плотными, что не успевающий убраться с их пути камень превращался в битую крошку.
И все это — в оболочке Мощи, того Могущества, которое в начале Первой Эпохи позволяло смертному приказать горе — и гора уходила с его пути, повелеть реке — и река меняла русло, иссечь плетью море — и море поспешно отступало. Могущества, которого боялись Младшие боги.
Небосвод вспомнил: это заклинание — Буря Стихий. Древняя и могущественная боевая магия, на которую мало кто из смертных способен. Маг, сражавшийся со светловолосым, например, способен не был.
Но — сумел. Неведомо как. Сумел. Может, в последний миг продал душу убогам. Их тут полно, знаете ли. Неважно. Маг побеждал. А победителей, как известно, не судят.
Небосвод не сомневался, кто будет повержен.
Шнур черно-белого пламени коснулся стены куба — и его спокойствие сразу же исчезло. Ряды Знаков Огня закружились по стене: змеей полз Tiurus-Сполох, звездочками рассыпалась по призрачному небу Ojen-Жар и Naio-Искра, венчались Panido-Пыл и Hager-Вспышка, радуясь союзу в полную силу, и уже знакомый Verken-Пламя ятаганом впивался в темно-серую пелену — наотмашь. Расплетаясь на белую и черную нити, огонь заскользил по призрачной пелене — вправо и влево. С противоположной стороны смерч расцеловал стену Знаками Воздуха, поползшими в разные стороны, как их соратники по Огню. Вода спиральными струями добралась до «крыши» куба, расчертив ее соответствующими магическими символами. Небосвод, приглядевшись, смог увидеть, как скрытый под янтарем «пол» куба покрывается Знаками Земли: Ufgu-Землетрясение пихало Zadahg-Камнепад, дабы тот уступил место Radir-Лаве, а Metab-Сдвиг пытался успеть повсюду. Знаки Стихий множились, во все стороны расползались копии и подобия символов, сплетаясь в смертоносную вязь. Древняя волшба дышала из сплетения предельной Силы и Стихий, древняя магия из той области, которую никогда не превзойдут новейшие магические изыскания.
Кое-что навсегда остается эталоном.
Светловолосый закричал. Теперь он не приказывал, не просил и не молил. Энергия прошла сквозь посох, так и не найдя материальной основы воплощения магии, уничтожающей куб и его самого.
Небосвод хмыкнул и поспешил к кипевшей рядом схватке.
Здесь все было ясно.
Теперь — целиком и бесповоротно.
Куб разваливался на части.
Присмотреться было некому.
Куб осыпался трухой, прощаясь с бытием. Призрак истек эктоплазмой, молча удрав в области не-жизни. Быль и небыль расцепили пальцы, определившись, кто уходит, а кто остается.
Маленький бесцветный вихрь метался между друзами испуганным бродягой. Беззащитный, словно бабочка под порывами ураганного ветра, он пытался найти, где укрыться и переждать опасность.
Друзы с сожалением взирали на бедолагу.
Хмыкнул ветер, окружая маленький вихрь, насмешливо фыркнул огонь, ставя перед ним завесу, горестно вздохнула земля, вздымаясь траурным саваном, и всхлипнула фонтаном вода, обрушившись на неприкаянный вихрь. Будто ударило Четырехфазовое Заклинание Стихий — но сотворить напоенные предельной высокочастотной энергетикой чары, полнившие заклятия, было под силу лишь Кругу Архимагов. Или экселенцам Стихий, соберись соответствующие Силам волшебники вместе.
Буря Стихий, способная уничтожить многое из сущего Равалона от Нижних Реальностей до Небесного Града, в том числе мнящее себя неуничтожимым, отлично выполнила свое предназначение. Маленький бесцветный вихрь сгинул под ударом сокрушающей магии, как до этого поддерживающий его куб.
Как сказал в этот момент находящийся где-то очень далеко и очень близко один старый преднебесный маг: «Из пыли в прах, из праха в пыль — под Великим Небом, как ни погляди, у тысячи тысяч вещей одна судьба». Составлявшие старому преднебесному магу компанию смертные промолчали, хотя у каждого было свое мнение и о судьбе, и о Великом Небе, и о прахе, если уж на то пошло. У одного имелось мнение и том, что можно было не убивать, а захватить и изучить. Но он отлично знал, как отреагируют остальные. Слюнтяй, тупой мореинист, плаксивая баба, больной на всю голову и многие другие красочные эпитеты; с точки зрения магов, которым доводилось сходиться в схватках с Маэлдронами, лишь Полный идиот мог предоставить опасному врагу шанс собраться с силами.
Возвращение в основную реальность из искусственного измерения Чань-Бо Вечности как всегда отозвалось жуткой головной болью. Он огляделся и, осторожно коснувшись артефакта, затаил дыхание. Момент перехода Чань-Бо в основную метрику Равалона всегда сопровождался полным подавлением чувств. Джетуш онемел, ослеп, потерял слух, пространственную и временную ориентацию. Язык грозился скатиться в глотку уроборосом, а интуиция забилась в закоулки разума и крутила там кукиши — то ли себе показывала, то ли рассудку. Но ушла боль — приятный момент, если не считать того, что в этот момент бери его хоть голыми руками. Простенький пульсар не создать. Но Чань-Бо нужно скрыть как можно глубже в ауре. В явленном виде артефакт жадно пожирал магические и телесные силы, словно голодная нечисть, чьей жертвой стал одинокий и беззащитный путник. И так за помощь он расплатился очередным закладом энергемы.
«Еще три раза!» — напомнил довольный, точно убог, которому все смертные Серединные земли продали души, Вьясатват. Физическая энергема уже принадлежала им. Теперь наступил черед растительной. Помогут еще два раза — и прощайте, животная и разумная энергемы. После пятого раза Земной маг станет принадлежать Чань-Бо весь без остатка, такой, какой есть сейчас. Коротать время до Конца света среди экселенцев Стихий кому-то может показаться неплохой идеей. Этот кто-то просто не видел полу-Бессмертных в недобром расположении духа. Сегодня они были настроены благодушно и даже не томили его полуторачасовым ожиданием решения: помогут или нет? В прошлом, когда он обращался за советом — за них хотя бы не надо расплачиваться частями души, — Чжоу, например, сверкая глазами, полными дальневосточной мудрости, требовал процитировать ему, что не известный «мальчику» Унфуций говорил о магии, а якша предлагал сыграть в лилу, издевательски хохотал каждый раз, когда у Джетуша выпадала пятерка, не давая Магистру покинуть первую клетку, и язвительно замечал, что это следствие развитого эгоизма несовершенной души, совершенно не пытаясь скрыть октариновые нити, тянущиеся от его левой руки к игральной кости. Пожалуй, лучше всех к нему относился Хельгар — или ему повезло не застать огра в плохом настроении.