Кружева лжи
Шрифт:
— О, какие люди! Прибыла помощь? Хватай за ту сторону, а я за эту.
Вдвоём поставили стол у окна. Виталина открыла ящик с пряжей и прочими атрибутами вязания.
— Тебе что-то конкретное? Или так, словить музу?
— Просто хочу…
— Поднять себе настроение, ясно, — подмигнула Вита. — Тогда бери любую. Я не жадная.
Снежана вытащила два клубка: жёлтый и оранжевый. В зимнее время года хотелось согреться чем-то солнечным. Жизнерадостным.
Виталина справилась не так быстро. Она придирчиво рассматривала пряжу,
??????????????????????????Она так увлеклась вязанием, что не заметила страданий подруги, а та нервно металась между оттенками.
— Маковый или бордовый, маковый или бордовый? — бродила она из угла в угол.
Если бы не запнулась о собственный ковёр, громко выругавшись, Снежана про неё и не вспомнила.
— Вит, помочь? — обернулась. Увидела растерянность в глазах подруги, поспешила на выручку. Взяла оба клубка. — Не можешь выбрать? А какой заказ?
— Связать Царевну-лягушку.
Снежана удивлённо захлопала ресницами:
— Она же зелёная. Зачем тебе красный?
— Не красный, а маковый или бордовый. Как зачем? — искренне изумилась Вита. — Не хочу её делать голой! Надену что-то вроде короткого платья.
— Тогда возьми розовый, раз так сложно выбрать.
— Розовый? Нет. Лучше маковый.
Виталина наконец приступила к вязанию, а Снежана, как не пыталась, так и не могла отделаться от мысли, вдруг ставшей навязчивой и тревожной: «Почему Вита использует в работах так много цвета, ассоциирующегося с кровью?»
— Снежанка! — услышала она вполне бодрый голос. — Музыку не желаешь? Мои тараканы сразу разбегаются, стоит включить радио.
Снежана благодарно улыбнулась. До жизни с НИМ она всегда работала под музыку, но потом страх его как-то обидеть, оскорбить, расстроить вынудили сидеть в тишине и прислушиваться к каждому шороху. Вдруг, ЕМУ что-то взбредёт в голову? Вдруг, виноватой окажется Снежана?
— Что включить: радио или какой-нибудь старый диск? От мамы столько всего осталось.
— «Love radio», если можно.
— Немного романтики? Я не против.
Из динамиков негромко, фоном пела Уитни Хьюстон. Снежана растворялась в музыке. В прекрасных воспоминаниях юности, когда ещё не повстречала ЕГО. В недавнем настоящем, когда Марк пригласил на первое свидание.
Марк…
Сердце больно сжалось. Оно будто разом уменьшилось. Дышать стало трудно. В это мгновение Снежана почти не сомневалась: он не виноват. Марк, лучшее, что произошло за последние полгода. Она должна ему верить.
Робко поднялась из-за стола.
— Я… хочу позвонить Марку, — сказала, снимая телефон с зарядки.
— Я
И Снежана, успев, набрать номер, тут же сбросила.
— Думаю, он первым позвонит. Как всегда.
Снежана согласилась. Но Марк так и не позвонил. Она вязала узор, думая о нём и почти не слушала музыку, о которой столько времени мечтала, а Виталина сидела у окна и ничего не делала, тихо подпевая главной певице «Титаника».
Снежана встала размять спину и заметила пустой стол подруги.
— Вит? Что-то не так? Не получается? — спросила, подходя ближе. И тут заметила ножницы в руках Виталины и море красных нитей под столом. — Вит… — Забеспокоилась Снежана. — У тебя всё в порядке?
— Да. У мамы скоро годовщина смерти, и я… немного расклеилась, — Вита улыбнулась, и в её глазах показалась боль. Огромная всепоглощающая она мигом передалась Снежане.
— Прости, Вит, я совсем не подумала о тебе. — Красный ассоциируется с мамой, да? Поэтому ты часто выбираешь его для работы.
— Да, — кивнула Вита. — Один из его оттенков. Только я не помню, какой. Но не будем о грустном, а то сейчас набегут тараканы. Сварю-ка я нам… морс! Что скажешь?
Пожала плечами.
— Значит, решено.
Виталина сделала музыку погромче — её подруга не противилась — и ушла на кухню, а Снежана вернулась за стол. Она продолжала вязать, думая о том, какая сильная Вита.
Снежана мечтала быть такой же.
Взгляд убийцы устремился в окно. Проклятый снег всё падал и падал. Улучшений в погоде не намечалось. А так хотелось увидеть сквозь холодную пелену что-то тёплое согревающее. Что-то, вызывающее душевный трепет, а не злость.
Рука сама потянулась к мобильному, сменила заставку. Экран заполнился ярким солнцем где-то на пляже Крыма.
Настроение не изменилось. Белая крупа набирала обороты, а в душе убийцы всё сильнее бурлила ненависть. Впрочем, так происходило не только зимой. Осень и даже весна ознаменовали приближение чувств, разрушающих сердце. Эмоций, от которых хотелось либо выть, либо убивать.
Глаза скользнули по столу, стенам, полу: никаких насекомых. Под рукой оказалась лишь муха. Уже давно дохлая. Легче не стало.
«Чтобы хоть как-то унять сверлящую боль, мне надо видеть, как ОНА страдает, слышать всхлипы. Чувствовать горячее предсмертное дыхание жертвы. Ощущать ЕЁ страх».
Сердце колотило по рёбрам, слизистую горла жгло, будто холод с улицы пробрался внутрь и теперь жалил с неистовой силой.
Крик, полный боли и страдания, едва не вырвался из груди, но сообразительности убийце хватало. Крик — неоправданный риск. Нет. Нельзя.
«Что ж… пока так…»
Пальцы сами легли на фото. Снимок женщины со светлыми волосами вновь занял место на стене. Ножа в руках на этот раз не было. Но убийце ничто не мешало рвать изображение ногтями.