Крылатая гвардия
Шрифт:
Как-то окружная комиссия, приехавшая в школу, потребовала показать маневр при стрельбе по наземной цели. Никто не предполагал, что проверять будут молодых летчиков-инструкторов. Ведь мы ни стрельбу, ни воздушный бой по-настоящему не изучали. Выполнить задание предстояло без подготовки, и выбор пал на меня.
Командир звена показал на готовый к выполнению задания И-16 и мишень прямоугольное белое полотнище на границе аэродрома.
– Выполнишь шесть атак без огня из пулеметов. Представитель инспекции добавил:
– Но представьте, что ваша цель - не полотнище от посадочного знака, а машина вражеской автоколонны.
Как я уже сказал, на обдумывание полета времени не отводилось. Как выполнить поставленную задачу, я решал на ходу, пока шел к истребителю, садился в кабину, запускал двигатель. Маневр был задуман бесхитростный: полет по кругу, четвертый разворот чуть позднее обычного, затем атака. Вывод из пикирования я предполагал сделать метрах в тридцати вместо положенных ста пятидесяти. Так и сделал, но крутую горку закончил боевым разворотом и снова спикировал на мишень уже с углом в семьдесят градусов.
Со старта рассказывали: казалось, что самолет мой падал камнем чуть ли не до самой земли и чудом вырывался ввысь, чтобы снова ринуться на мишень. А я, помню, на последней, шестой атаке удивился, увидев в прицеле не полотнище, а крест - сигнал запрета (этого заданием не предусматривалось). И пошел на посадку.
Представитель окружной комиссии сказал командиру звена:
– В принципе такие атаки возможны. А лучше их не выполнять - смерть летчика в тылу на войну не спишешь. Сделайте разбор полета инструктора Евстигнеева.
И разбор состоялся.
– Полет ваш - бессмысленная игра со смертью, - сурово отчитывал комэск. Никакой необходимости для этого не было. Противник условный, а риск безусловный, - доносились до меня слова, казалось, откуда-то издалека.
– Я не против целенаправленного риска, но в данной ситуации - это лихачество!
Неприятно и обидно выслушивать такие "истины", мне ведь предоставлялась полная свобода действий.
– Товарищ командир! Я видел перед собой реального противника, а не белое полотнище. Не "висеть" же над ним, не ждать, когда меня "снимут" зенитки...
– Нет! Ты его должен уничтожить, его - не себя!
– парировал комэск. Однако не надо забывать, где находишься. И не забываться... Не хватало еще, чтобы очередью из пулемета полыхнул! Итак, действия Евстигнеева не заслуживают положительной оценки: атаки просто хулиганские - струей винта срывало полотнище с креплений...
После разбора командир эскадрильи приказал:
– Завтра же всех инструкторов провести на спарке УТИ-4 и показать, как надо строить маневр при атаке наземной цели. Вы, - он указал на меня пальцем, как взведенным курком, - пойдете со мной первым. Поняли?
Я ответил утвердительно, но все же спросил:
– А тот маневр, что вы покажете, при атаке противника может пригодиться?
Комэск укоризненно посмотрел на меня, покачал головой и в сердцах пробурчал:
– Пригодится... только не в школе...
В тот же вечер в казарме появился красочно оформленный боевой листок, полностью посвященный моему полету. На нем изобразили огромное чудовище с фашистской -свастикой на голове. Сверху на него летел крылатый козел с раздвоенной бородой и задранным хвостом: голова воинственно наклонена вниз для атаки, закрученные в кольцо большущие рога грозно и неудержимо нацелены на голову монстра, с копыт срываются струи воздуха,
Обижаться на такой, блистательный по замыслу и исполнению дружеский шарж я не думал, но от критики все же не удержался:
– Эх, молодцы! Ну и сработали! Залюбуешься. Порядочек завели: не успеешь чихнуть на краю аэродрома, а уже всюду слышно. Завтра в провозном полете покажете свое благоразумие.
Ребята, конечно, понимали, что я не злился и разделял их шутки.
...Наступила зима. Эскадрилья наша работала с запасного аэродрома. В один из пасмурных и хмурых зимних дней я вылетел с курсантом Алексеем Проскуриным в зону. Видимость была слабая, горизонт мглистый. Земля, запорошенная снегом, однообразна: ни единого ориентира, за который можно бы зацепиться. Но Проскурин вел машину уверенно, в зону вошел на заданной высоте и по моей команде приступил к выполнению задания. А я тем временем еще раз уточнил место положения самолета относительно аэродрома и стал следить за скоростью, высотой ввода в каждую фигуру, высотой вывода и... совершенно забыл о земле.
Когда Проскурин покачал машину с крыла на крыло, что означало "задание окончено", я передал по СПУ - самолетному переговорному устройству, - чтобы он шел на аэродром. Курсант пожал плечами, недоуменно посмотрев вниз, и вновь - с крыла на крыло. "Запилотировался", заблудился парень, - подумал я, - не знает, где аэродром, как выйти на него". И я понадеялся - ориентировку не вел. Положение - глупее не придумаешь.
Взяв управление на себя, осмотрелся: ни аэродрома, ни одного знакомого ориентира перед глазами... Делаю вираж, другой, третий - ничего... Пытаюсь определить, куда мы могли уклониться за время пилотажа, беру приблизительный курс, и минут пять летим, озираясь по сторонам. Наконец аэродром! Когда увидел самолеты на стоянках, облегченно вздохнул. Но что это? Какие-то странные один чем-то неуловимо отличается от другого, или мне так кажется...
Проскурин оживился: снова ухватился за управление, уверенно повел машину от третьего к четвертому развороту, чтобы сесть с ходу. А на аэродроме словно все вымерло: ни людей, ни привычного движения. Сомнение снова закрадывается в сознание, становится жарковато - и это в порядочный мороз!
– нет, что-то не то...
После четвертого разворота, на планировании, стало ясно: темные пятна занесенные снегом кусты, а не самолеты. "Заблудились, - пронеслась недобрая мысль.
– Куда же я смотрел? Надеялся на курсанта? Сам ты еще курсант!.."
Горючего оставалось мало. Садиться в поле на вынужденную, ломать самолет преступление. А курсант... Вдруг при посадке с ним что-нибудь случится? Я в ответе прежде всего за человека, а потом уже за все остальное. Снова беру управление на себя, пересчитываю в уме весь полет, чтобы приблизительно знать, в какой же стороне находится наш аэродром, н выбираю надежный вариант восстановления ориентировки: выход на линейный ориентир - едва заметная грунтовая дорога.
Заметить малонаезженную санную дорогу зимой не так-то легко. Летим три минуты, пять - дороги нет... Как томительны, тревожны эти бесконечные минуты, когда поставлена под удар твоя профессиональная честь летчика! А если он еще и инструктор - это уже никуда не годится. Так мысленно терзал я себя за неосмотрительность...