Крылатая смерть (сборник)
Шрифт:
17 августа. Сегодня в полдень Гамба получил свое, но муху мне пришлось убить прямо на нем. Ужалила его в левое плечо. Укус я перевязал, и Гамба благодарил меня так же горячо, как и Батта. У последнего все без изменений.
20 августа. У Гамбы пока без перемен, у Батты тоже. Экспериментирую с новыми формами маскировки в дополнение к гибридизации — ищу способ окрасить мух, чтобы приглушить предательский блеск крылышек palpalis'а. Всего лучше голубоватый оттенок. Пожалуй, можно будет чем-нибудь опрыскать целый рой. Начну с обычных для подобных исследований красок вроде берлинской лазури или тернбалловской голубой —
25 августа. Батта сегодня пожаловался на боль в спине, похоже, мои дела подвигаются.
3 сентября. Отличный прогресс в моих экспериментах. У Батты признаки сонливости, и все время болит спина. Гамба начинает чувствовать неудобство в ужаленном плече.
24 сентября. Батте все хуже и хуже, он начинает проявлять страх из-за укуса. Считает, что тут не обошлось без «дьявольской мухи», умоляет меня убить ее, так как видел, что я поместил ее живой в садок. Но я заверил его, что она давно сдохла. Он говорит, что ему ужасно не хочется, чтобы после смерти душа его перешла в насекомое. Очевидно, укусившая его муха сохранила в себе все свойства palpalis'а. Гамбе тоже становится хуже, повторяются те же симптомы, что и у Батты. Пожалуй, дам ему шанс выжить — нужный эффект проявился достаточно наглядно. У Батты, однако, процесс должен идти дальше, я хочу знать хотя бы приблизительно, насколько долго он затянется.
Эксперименты с окраской мух продолжаются успешно. Одну из изомерных форм железистого ферроцианида можно растворить в спирте с небольшой примесью солей поташа и опрыскать получившимся составом насекомых. Опрыскивание дает замечательный эффект. Жидкость окрашивает их крылья в голубой цвет без особого воздействия на темную грудку и не смывается, когда смачиваешь подопытных особей водой. Думаю, с такой маскировкой я смогу использовать полученные гибриды цеце и тем избежать хлопот с дальнейшим экспериментированием. Как бы ни был остер на глаз Мур, голубокрылую муху с грудкой, наполовину взятой от цеце, ему не опознать. Конечно, все эти штуки с перекраской насекомых я держу в глубокой тайне, Отныне и впредь ничто и никак не должно связывать мое имя с этими голубыми тварями.
9 октября. Батта впал в сонливость и уложен в постель. Гамбе же я в течение двух недель вводил трипарсамид и думаю, что он выздоровеет.
25 октября. Батта плох, но Гамба почти здоров.
18 ноября. Вчера умер Батта. В тот же день произошла странная штука, повергнувшая меня в трепет, ибо она напомнила мне о туземных легендах и собственных страхах этого чернокожего. Вернувшись после установления факта смерти в лабораторию, я услышал весьма необычное гудение и биение о стенки в садке номер двенадцать, где содержалась ужалившая его муха. Эта тварь, казалось, вовсе обезумела, но стоило появиться мне, как все прекратилось — она сияла крылышками; сидя на проволочной сетке, и самым странным образом смотрела на меня. Она протягивала через сетку свои лапки, как бы выражая тем полнейшее изумление. Когда же после обеда я вошел сюда вместе с Алленом, муха была уже мертва. Очевидно, после моего ухода она вновь впала в неистовство и буквально выбила из себя жизнь, колотясь о стенки садка.
Чрезвычайно подозрительно, что такая вещь произошла сразу же после смерти Батты. Узнай об этом кто-нибудь из чернокожих, он немедленно отнес бы все случившееся на счет переселения в муху души бедняги покойного. Отправлю-ка своих голубых гибридов в путь пораньше. Если уж на то пошло, их способность убивать, похоже, намного выше, чем у чистых palpalis'ов.
5 декабря. Строю планы, как лучше доставить моих посланников к Муру. Надо обставить дело таким образом, чтобы у всех сложилось впечатление, что они были отправлены каким-нибудь неизвестным энтомологом, якобы прочитавшим муровских «Двукрылых Центральной и Южной Африки» и полагающим, что автору захочется изучить эту «новую и не поддающуюся определению» разновидность. Следует также присовокупить достаточно твердо обоснованные заверения в том, что голубокрылая муха абсолютно безвредна — здесь можно сослаться на многолетний опыт туземцев. Мур тут же забудет о мерах предосторожности, и одна из мух рано или поздно цапнет его, причем никто даже не сможет сказать, когда именно.
Должен буду положиться на письма моих нью-йоркских друзей — время от времени они еще поминают в них о Муре, — чтобы быть в курсе развития событий, хотя, смею сказать, письмам этим предстоит возвестить о его смерти. Однако мне ни в коем случае не следует проявлять к нему никакого интереса. Мух я пошлю ему по почте во время экспедиции, ибо никто не должен знать времени, когда я сделаю это. Самое лучшее — это взять долгий отпуск для поездки в глубинные районы, отрастить там бороду, а после, приняв вид случайно заехавшего в Укале энтомолога, отправить оттуда посылку и уже без бороды вернуться домой.
12 апреля 1930 года. Возвращение в М'гонгу после долгой экспедиции. Все получилось превосходно, график выдержан с точностью до одного часа. Отправил мух Муру, не оставив никаких следов. 15 декабря, по случаю близкого Рождества, взял отпуск и сразу уехал, прихватив с собой все, что нужно. Устроил очень ловкий почтовый контейнер с отделением для куска зараженного крокодильего мяса — корма для моих посланников. К концу февраля уже отрастил бороду, достаточно густую, чтобы образовался клинышек в духе ван Дейка.
9 марта появился в Укале и отстукал на пишущей машинке торговой фактории письмо доктору Муру. Подписался именем некоего Нэвиля из Уэйланд-Холла — якобы энтомолога из Лондона. Думаю, нашел нужный тон — свой брат, ученый, общие интересы и прочая чепуха в том же духе. Был артистически небрежен в заверениях об «абсолютной безвредности» данных особей. В Укале никто ничего не заподозрил. Едва войдя в буш, сбрил бороду, чтобы ко времени возвращения не бросался в глаза мой незагоревший подбородок. За исключением небольшого заболоченного участка, прошел весь путь без туземных носильщиков — я способен путешествовать с одним рюкзаком за спиной, отлично ориентируясь на местности. Мое счастье, что я привык к подобным странствиям. Долгое свое отсутствие оправдал приступом лихорадки и ошибками в выборе направления при переходе через буш.
Началось самое трудное — чисто в психологическом смысле — время. Мне приходится ожидать известий о Муре, напустив на себя вид полнейшего равнодушия. Конечно, он может и не получить укуса до той самой поры, когда зараза уже утратит силу, но, при его беспечности, я готов поставить сто против одного не в его пользу. Никаких сожалений я не испытываю — после всего, что он причинил мне, он сполна заслужил свое и даже более того.
30 июня 1930 года. Ура! Мой первый ход удался! Только что случайно узнал от Дайсона из Колумбии, что Мур получил из Африки каких-то новых голубокрылых мух и что они чрезвычайно удивили его. Пока ни слова об укусе, но если помнить о врожденной небрежности Мура — а мне ли не помнить об этом? — то можно не сомневаться в том, что это случится очень скоро.