Крылатая сотня. Сборник рассказов
Шрифт:
Кстати, Шапиро, ещё в мирное время ратовавший за как можно более широкий вывоз русских детей "прочь из этой безумной страны" и немало сделавший для пропаганды "усыновления за рубеж", вежливо выслушивал полубезумные излияния ООНовцев, храп Джадда, крики и плач за дверью…
Его лично дети не интересовали ни с каких позиций. Кроме одной.
За них он получал неплохие деньги…
…И древние Боги и молодой Бог уже нахмурились. Но, если бы этим людям сказали об этом, они просто рассмеялись бы.
Эти существа, пьянствовавшие и развратничавшие в аду под названием
* * *
"Не дрищи!" Андрюшки Ищенко и Олега Гурзо долетел как в той песне. На честном слове и на одном крыле. Вернее, слава богу, крылья уцелели оба. А вот двигатель был разворочен капитально. Настолько капитально, что, заглянув в обед в ангар, я обнаружил всех наших техников мрачно сидящими вокруг "грифа".
— П…ц, — сказал Ванька Тимкин в ответ на мой молчаливый вопрос. — Металлом.
Я посмотрел. Иного названия движок не заслуживал. Вернее — до войны его приняли бы не во всякий металлом; побоялись бы.
— Чего хоть было-то? — уточнил я.
— Олег говорит — вертушка за ними погналась. Ещё на пути к цели, сразу за фронтом. Выскочила из-за холмов, кэ-э-к… — Денис Коломищев сделал многозначительный жест. — Короче, движок Олег потушил сразу, из ручного огнетушителя, Андрюха в балку нырнул, вертушка мимо прошла. Они к реке выскочили этой балкой и кое-как допланировали.
— Блин, если бы не двигатель… — начал я. Димка Опришко меня перебил:
— А если бы в гранаты угодило — вообще одна пыль осталась бы.
— Наверное, вертолётчики и не поняли, что это такое было, — сказал Ванька. Димка поморщился:
— Да поняли. Решили, что это терский параплан, конечно.
Я вздохнул. За три недели — и за одиннадцать боевых вылетов — это была первая такая неудача.
— Пошли обедать, — предложил я. — Потом ещё посмотрим.
Вот что всегда было тут хорошо — нас здорово кормили. Ни о каких карточках мы и слыхом не слыхивали — вернее, именно что слыхивали. Кубанское руководство учло ошибки Великой Отечественной, когда власть чуть-чуть не уморила деревню, стремясь как можно лучше накормить фронт. По крайней мере, так нам объясняли. (1.)
____________________________________________________________________________________________________________________
1. При всём моём уважении к Сталину и Советской Власти, распределение продуктов во время Великой Отечественной было далеко от рациональности. Из-за этого часто голодали одновременно и фронт, и тыл — и это не было чьим-то злым умыслом или глобальным воровством. Просто — махровая некомпетентность… В условиях даже полной блокады достаточно большой сельскохозяйственный район при условии разумного руководства вполне может не испытывать дефицита продуктов даже учитывая активные действия врага.
Правда, кормёжка не баловала разнообразием. И дело не в том, что нам не готовили гамбургеров (сунуть кусок мяса между двумя ломтями хлеба и полить томатным соусом может любой) и не поили колой (ну нету, где взять?). Просто
Это, меню, например, было вчера. И варьировалось редко… А чего здорово не хватало — так это сахара. Не хватало картошки. А кое-чего — например, кофе — не было вообще.
Именно в Упорной я впервые попробовал настоящее молоко и горячий чёрный хлеб. И понял, что много лет потерял зря. Хотя, если учесть, что та кружка молока и здоровенный ломоть хлеба ко мне в руки попали после того, как мы пять часов ломались, выкапывая силосную яму… Может, от этого всё имело такой обалденный вкус?
Кстати. Сегодня на столах была… кола. По банке на человека. Мы остолбенели, а кто-то из ребят объяснил, что это прислали с линии — казаки отбили какие-то позиции, там был этот груз, и, не долго думая, они разыграли колу по станицам. Упорная была в числе выигравших.
За здоровенным столом всегда было весело. Правило "когда я ем — я глух и нем" тут не соблюдалось. Болтали, пихались, орали, даже пели — самое разное. Немногочисленные взрослые, кучковавшиеся "во главе стола", вели в такие минуты свои разговоры, что нас вполне устраивало.
Разница между казачатами и иногородними осталась минимальной. Почти все — босиком. Пацаны — голые до пояса. Все — коричневого цвета везде, где видно тело. Если честно, я не мог поверить, что два месяца назад…
А, что об этом говорить и даже думать. Это было и прошло. Есть то, что есть сейчас. И надо надеяться на то, что будет. И делать всё, чтобы это "будет" — было.
Дашка сидела на "девчоночьей" стороне стола. Я на неё старался не смотреть, отвлечься — и это вполне удавалось из-за царившего за столом настроения. Как-то даже трудно было поверить, что идёт война. Что мы пока её проигрываем, как ни крути… Что у двух третей сидящих за столом хоть кто-то в семье — да уже не вернётся домой. И каждый вечер в каждый дом может придти прямоугольный конверт.
Странно. Всё вернулось. Треугольники, которых ждут — и прямоугольники, которых боятся. (2.) И никто не хочет быть почтальоном — это делает одна из девчонок постарше. Её не изобьют в случае чего. По крайней мере, задумаются сначала.
____________________________________________________________________________________________________________________
2. Колька имеет в виду Великую Отечественную войну. В те времена солдаты с фронта писали письма без марок и конвертов, особым образом свёртывая листки бумаги в треугольник — такие письма со специальным штемпелем пересылались бесплатно. А в обычных конвертах рассылались извещения о гибели ("похоронки").