Крылья беркута
Шрифт:
— А скажи, как там живет... — вдруг задала она вертевшийся на языке вопрос, но вовремя спохватилась и спросила: — Как живет Петр Алексеевич?
— А как ему жить? Смотреть на человека страшно. Высох весь. Думаешь, легко живется, когда на улицах мертвые валяются?! А вчера узнали — еще один продотряд погиб! Расстреляли белоказаки... А ты! Эх!.. — Лицо Семена посуровело.
— А я что? — глядя в сторону, ответила Надя.
— Так и пристрелить сгоряча можно.
—
— Патронов на другое дело не хватает, — пошутил он. — Надежда, вернусь из разведки, опять приду. Крокодилом наряжусь или другой зверюгой...
— Не надо, — прервала его Надя, — не приходи, не положено. Игуменья не отпустит. — И не выдержала: — А Шестаков тоже ходит в разведку?
— Как все, так и студент. На днях с продотрядом уехал за хлебом.
В висках застучало, но она ничем этого не выдала, ничего больше не сказала. Уехал с продотрядом... Это значит — уехал почти на верную смерть.
— Иди, Сеня.
Семен протянул ей руку.
— Так знай, я тебя в покое не оставлю. А может, еще сама что-нибудь придумаешь? А?
Надя не ответила, молча повернулась и ушла.
Семен постоял, пока она не скрылась в калитке, потом вздохнул, зло сплюнул и, не оглядываясь, зашагал к городу.
Евпраксия с любопытством оглядела Надю и только собралась было спросить, с кем и о чем шел разговор, как девушка прошла мимо, даже не взглянув на матушку хозяйку, и та оставила ее в покое.
Если бы с вопросами стала приставать Евпраксия, можно было бы и не отвечать, а вот перед игуменьей не увильнешь. У порога встретит немым вопросом, и отмолчаться невозможно. Надо держать ответ. А может быть, и не следует ждать ее вопроса, а с ходу заговорить самой? Но что сказать? Не говорить же, что приходили из отряда. Нет, о Семене она ни словом не обмолвится.
Игуменья ее ждала.
— Ну, как твой брат?
— Это не тетя — женщина из пункта детского питания. Фамилия ее Васильева, я вам о ней говорила.
Игуменья настороженно взглянула на Надю.
— Зачем же она приходила? Небось к себе звала?
— И звала, конечно, но дело совсем не во мне. Там дети стали умирать с голоду. Кормить нечем. Вот она и попросила меня поговорить с вами.
— О чем? — удивилась игуменья.
— Не найдется ли в монастыре сколько-нибудь хлеба? Погибают детишки...
— Ах, бедняжки! — сочувственно покачав головой, сказала игуменья. — И, значит, она говорит, умирают?
— Сегодня в очереди, на снегу, двое мертвеньких остались.
Игуменья печально опустила голову на руку.
— Невинные создания. Упокой, господи, безгрешные души в царствии своем, — крестясь,
— Да, просила. Хоть сколько-нибудь на первое время.
— А почему она сама не пришла ко мне?
— Говорит, не решилась.
— Зверей здесь нет.
— Вот и я ей так же сказала.
— Интересно, как же она узнала, что ты у нас? — задала игуменья вопрос, которого ждала Надя.
— Говорит, в отряде сказали. А там знают, где я. За мной ведь бабушка приходила, и мы вместе ушли. Все видели.
— Чем же им помочь?.. Надо бы, а нечем, — продолжала игуменья. — Взрослые должны отвечать за свои грехи, а вот дети... Надо бы помочь. И что ты ей ответила?
— Сказала, что передам вам.
— Она ждет?
— Нет, ушла.
— У нас ничего нет. С трудом зиму протянем. Но оставить просьбу без внимания грешно. Надо подумать. — Игуменья пристально взглянула на Надю и, будто между прочим, сказала: — А что, если послать сестер-монахинь в пригороды, особенно в казачий, провести сбор для спасения обездоленных детей? Как ты думаешь, есть у казаков хлеб?
— Должно быть, есть. У зажиточных.
— Вот, вот. Не сумели красные накормить хотя бы детей, мы сами возьмемся за это божье дело. Ты пойдешь?
Наде ничего не оставалось, как согласиться.
— Очень хорошо. Ты же сама форштадтская, думаю, казаки не откажут. Но людям надо будет пояснить, по чьей вине голод. Ты знаешь все о красных и найдешь что сказать. Говорить о них надо чистую правду! Истину!
Надя ушла от игуменьи довольная своим ответом.
А просьба от имени Васильевой игуменью, кажется, взволновала. Возможно, эта затея принесет пользу. Казаки красным отдают хлеб неохотно, а вот если придут монашки, то могут и раскошелиться. Пусть идут, но ей идти не надо. Нет, она не пойдет...
Неужто в монастыре и в самом деле нет хлеба? Вон сколько амбаров виднеются на хозяйственном дворе! И каменные и деревянные. Неужто пустые? При пустых амбарах не велась бы такая строгая охрана. Надо бы узнать, обязательно узнать!
После вечерней трапезы монастырь окунулся в обычную темноту и гнетущую тишину.
Коротки зимние дни, но бесконечно длинны ночи.
Надя старалась уснуть, но сон не приходил, и она тихонько ворочалась с боку на бок, боясь разбудить бабушку Анну.