Крылья черепахи
Шрифт:
Теперь Коля говорил охотно, будто всю жизнь мечтал поделиться чужими секретами.
– До нас его какие-то другие ребята охраняли... он нам не говорил, но ясно же... А вообще, он много болтал. Говорил, что заказали его, что теперь у него на нас вся надежда... Сюда придумал приехать – исчезнуть на время, отсидеться. – Коля гыгыкнул и болезненно сморщился. – Не поверишь: добирались не от Радогды, а аж от самого Лысогорска, да еще на попутках. Стоишь на трассе, голосуешь, мерзнешь, как цуцик...
Я покивал. Можно было предполагать, что реальная опасность для Бориса Семеновича исходила
Шизофрения. Раздвоение личности – и страхи, страхи... На одном полюсе был крутой бизнесмен, не выбившийся, однако, в легальные воротилы и потому оставшийся теневиком, причем наступившим кому-то более могущественному на любимую мозоль, вынужденно прячущимся от расправы, но привыкшим рассчитывать ходы в границах допустимого риска; на другом полюсе – робкое, задерганное существо, живущее в смертельном ужасе перед фантастическими хозяевами всего и вся, заранее смирившееся с ролью жертвы, как приговоренный перед казнью...
Что ж, была бы жертва, а палач найдется.
Особенно если жертва сама вводит палача в соблазн. Не размахивай Борис Семенович своим камушком – сидел бы сейчас с нами, смаковал коньячок и втолковывал непонятливым свои безумные теории.
А мы бы слушали и посмеивались.
– У него были какие-нибудь ценности, кроме изумруда? – спросил я.
– При себе? – уточнил Коля. – Было кое-что. Он не очень-то прятал. Камешки... мелкие, в металлической коробочке. В основном, сапфиры и аквамарины. Пачка баксов... штук десять, не больше. Он нам платил по сотне в день сверх договора. Боялся очень. Спал всегда со светом и требовал, чтобы кто-то из нас находился в его номере. Ну, дождешься, пока он захрапит, и уйдешь... А то бывало... – Коля хмыкнул, – залезет под кровать, глаза вот такие, трясется, как хвост овечий, и верещит: все, мол, отдам, пощадите только... Я ему: «Давай» – он отдает. Потом успокоится, влезет, ну и вернешь ему... Мне чужого не надо.
Не надо чужого от живого человека? А от мертвого?
Я не стал выпытывать, собирался ли Коля поживиться имуществом покойного клиента, – он бы не ответил. Вполне вероятно, что собирался, но вот беда, у мегапитека Рустама были свои виды на это имущество.
– Счастливо отделался, – с нарочитым грубоватым добродушием рубахи-парня сказал Виталий, решивший вставить словцо. – Всего-то получил разок по кумполу. Заживет. Твой коллега мог бы и тебе артерию вскрыть, как Борису Семеновичу, а вот не стал...
Как ни туго соображал в данный момент Коля, ему хватило двух секунд, чтобы сначала изумиться, а затем возмутиться.
–
– С чего ты взял? – спросил я.
– Знаю, и все.
– Знаешь или просто веришь?
– Да почти что знаю! Я перед всем этим делом в коридоре был, а он – вот тут вот, в кровати...
– С Инночкой?
Коля очень натурально удивился. Кивнул.
– А с кем тут еще? Когда я с нею, а когда он...
От угла «Островка» и дальше пришлось идти едва ли не ощупью. Я дважды сбился с тропинки, начерпал ботинками снега и едва не расквасил нос о притаившуюся в темноте башенку. Я понимал, что Рустам уже двадцать раз успел уйти с острова, но если вы думаете, что мне нисколько не было страшно, то ошибаетесь. По-прежнему шуршали льдины на реке. Еще поворот за угол – и стало светлее. Окна. И подсвеченный промозглый туман.
«Не убивал!» – со злостью думал я. Как же! Мог убить и убил. Нашел крохотную временную щель, как нельзя лучше подходящую для убийства, и, пока Инночка после кувыркания в постели оправляла туалет, не терял времени даром. Понятно, тут и Инночку потрясти не грех, только уже не мне, а настоящему следствию: был сговор – не было?
В номере Бориса Семеновича горел свет. На плотном сугробе под распахнутым настежь окном чернели две глубокие вдавлины – спрыгнувший с подоконника был грузен и ушел в снег едва ли не по колено. Мегапитек.
Мой вес сугроб держал прекрасно. Я подпрыгнул, уцепился за подоконник и кое-как вскарабкался. Давненько я не совершал таких упражнений, и никакого от них удовольствия. Лазать в окна следует к женщинам, а не к убитым и ограбленным перекупщикам подпольно добытых самоцветов.
Почему-то я ожидал увидеть в номере страшный кавардак, как после торнадо. Но нет, ничего особенного... Ни разбросанной по всей комнате одежды, ни распоротых подушек, ни опрокинутых стульев. На столе – здоровенная пластмассовая бутыль местной целебной минералки. А ведь именно со стола Рустаму было всего удобнее шагнуть на подоконник. Шагнул, но не смахнул. Аккуратист. На полу – обыкновенная дорожная сумка, какие носят на плече. Молния расстегнута.
Телохранитель заведомо знал, где что искать.
Нашел – и бежал.
Самым безопасным путем – через окно. Не рискнул еще раз появиться в коридоре, где кто-нибудь мог его увидеть. Решил, что хватит с него одного оглушенного.
И одного трупа.
Что бы ни говорил Коля, он заблуждался, считая своего товарища только шакалом, а никак не волком. Знаем мы всяких зверей. Видали, как ближайший друг вцепляется в глотку и с упоением рвет ближнего. По-видимому, Коля был из тех, кто, пренебрегая теорией, норовит все попробовать своими руками, почувствовать на собственной шкуре. Банальна правда Конфуция и стара, как археологический черепок, но ведь правда: «Путь опыта – это путь самый горький». Особенно если последствия опыта не летальны и потерпевший может оценить их горечь. Что ж, молодость и глупость со временем проходят у всех, особенно у телохранителей. В результате опытов.