Крылья голубки

Джеймс Генри

II

Девушка ничего не сказала при встрече о слове, написанном на ее книге, и миссис Стрингем больше этот томик у нее не видела. Возможно, она оставила его там, в траве, и больше не вспоминала о его существовании. Старшая компаньонка приняла решение не заводить разговор о прогулке и о том, что отправилась на ее поиски, но через пару минут ее подопечная произнесла:

– Вы не сочтете меня невыносимой, если я скажу… – И осеклась на полуслове.

Миссис Стрингем подумала, что в голосе девушки стало меньше напряжения, она словно повеселела.

– Вы не возражаете, что мы остановились

здесь? Может, вы хотели следовать дальше? Мы можем выезжать завтра на рассвете – или чуть позже, как вам удобно; сегодня уже поздно снова отправляться в дорогу, – она улыбнулась, словно только что пошутила, и добавила: – Это я задержала вас здесь, но все теперь хорошо.

Так и решили, и между женщинами установилось согласие. Девушка сначала хотела заняться деталями путешествия, несмотря на заверения старшей компаньонки, что ей нет нужды заботиться об этом, но вскоре потеряла интерес к теме; впрочем, она пообещала, что до ужина подумает о том, куда они могут поехать дальше; ужин был заказан на время, когда можно будет зажечь свечи. Они еще прежде договорились, что во время странствий, особенно в горах, будут устраивать поэтические ужины при свечах, чтобы придать романтический флер и утонченность своим приключениям. Милли сказала, что хочет прилечь, пока не стемнело; но минуты три спустя так и не легла и сказала, резко меняя предмет разговора, как будто мысли ее перепрыгнули через тысячи миль:

– Там, в Нью-Йорке, девятого, когда вы были наедине, что сказал вам доктор Финч?

Лишь намного позднее миссис Стрингем осознала, почему этот вопрос поразил ее больше, чем сама его внезапность; она так испугалась, что моментально, не задумываясь, дала неверный ответ. Она вспомнила, что все это значит: девятое, Нью-Йорк, доктор Финч, встреча наедине, его слова; и когда все эти фрагменты собрались в единое целое, она не могла даже сообразить, сказал ли он нечто важное. На самом деле ничего особенного; у нее осталось впечатление, что он лишь собирался что-то сообщить. И разговор состоялся не девятого, а шестого, за десять дней до их отъезда из Штатов; она прибыла из Бостона в спешке, взволнованная, потому что получила известие: Милдред неожиданно заболела, случай неясный, возникли опасения, что путешествие придется отложить. Вскоре инцидент был исчерпан, ей сказали, что ничего серьезного не случилось, всего лишь несколько часов тревоги; поездка в Европу была названа не только допустимой, но и желательной переменой, которую доктор настоятельно рекомендует; и если старшей компаньонке и довелось несколько минут поговорить с врачом наедине, сам разговор не запомнился. Они обменялись заверениями во взаимном уважении, нейтральными словами о целительной силе Европы; и эта уверенность тона и незначительность слов – единственное, о чем она могла теперь сказать Милли.

– Слово чести, ничего особенного он мне не говорил. У меня нет от вас никаких секретов. Что заставляет подозревать такое? Я вообще забыла о том разговоре.

– Нет… вы никогда не говорили мне, – ответила Милли. – Я не имела в виду ничего подобного. За те сутки, когда я плохо себя чувствовала, естественно, вы могли что-то обсуждать с ним. То есть когда мне стало лучше – непосредственно перед вашим отъездом домой.

Миссис Стрингем недоумевала:

– А кто сказал вам, что мы с ним виделись?

– Сам он не говорил и позднее не написал мне об этом.

Мы сейчас впервые это упоминаем. И вот в этом-то и дело! – заявила Милли. Ее лицо и голос на мгновение изменились, выдавая то, чего компаньонка не знала, что смутно чувствовала как некую тайну и что теперь начинало выплывать на свет; но почему это так важно?

– Но если он ничего вам не доверил, значит, и говорить не о чем, – улыбнулась девушка.

– Я не была предметом его доверительности, и он ничего мне не сообщал. Но в чем дело? Вы себя плохо чувствуете?

Миссис Стрингем сказала чистую правду, хотя и не стала упоминать о своей прогулке вслед за Милли и о том, как видела ее рискованный выбор места на скале. Девушка обратила к ней вечно бледное лицо, на сей раз озаренное внутренней энергией. На губах играла все та же непонятная полуулыбка.

– Не знаю, просто мне пришла в голову одна идея. Захотелось все выяснить.

Миссис Стрингем сочувственно взглянула на девушку:

– Вы в беде? Вам больно?

– Вовсе нет. Но я иногда думаю…

– Да, – настойчиво спросила компаньонка, – думаете о чем?

– Ну, я и сама не знаю, как сказать.

Миссис Стрингем всматривалась в ее лицо.

– Сказать что? Не о боли?

– Обо всем. Обо всем, что у меня есть.

– У вас есть все, так что выбор, о чем сказать, весьма широк, – мягко, почти нежно произнесла старшая дама.

– Я имею в виду, надолго ли у меня все это?

Ее поведение озадачило компаньонку, которая была тронута, глубоко и искренне тронута беспомощной грацией и непредсказуемым настроением девушки, но одновременно досадовала, потому что недосказанность заставляла ее чувствовать себя нелепо.

– Вы получили лечение?

– Я получила все, что возможно, – рассмеялась Милли.

– Ну, это практически ничего.

– Так вот – надолго ли?

Миссис Стрингем сделала шаг вперед, к девушке, пристально глядя ей в лицо; ей хотелось прикоснуться к ней, поддержать.

– Вы хотите с кем-нибудь встретиться? – А когда девушка ответила коротким отрицательным кивком, решилась сказать определеннее: – Мы прямиком отправимся к лучшему из местных врачей.

Это предложение тоже не вызвало энтузиазма – лишь молчание, печальная улыбка и снова короткий жест головы.

– Скажите мне, умоляю, скажите, если с вами случилось нечто серьезное.

– Не думаю, что у меня есть все, – Милли произнесла это так, словно ее слова все объясняли, и явно постаралась говорить мягко и спокойно.

– Бога ради, что я могу сделать для вас?

Девушка на мгновение заколебалась, хотела что-то сказать, но не смогла.

– О, дорогая моя, я всего лишь слишком счастлива!

Этот порыв сблизил их, но ничего не объяснил, и сомнения миссис Стрингем лишь окрепли.

– Так в чем же дело?

– В том-то и дело, что я едва справляюсь с этим.

– И чего же у вас нет?

Милли помедлила, а затем взглянула на собеседницу с какой-то странной внезапной радостью:

– Силы для сопротивления тому, что у меня есть.

Миссис Стрингем была взволнована – теперь она уже не была потерянной, ее не держали на прежнем расстоянии, она испытывала нежность и тревогу за девушку.

– К кому вы будете обращаться? – она готова была решительно перенестись с горных высот на континент докторов. – К какому врачу пойдете прежде всего?