Крылья Икара
Шрифт:
Как-то, ещё в 1989 году Николай Барков вместе с другом возвращались к месту службы из командировки. Ехали через Москву, оба в военной форме. Оставалось ещё несколько часов до отхода поезда. Сразу отправились за покупками по магазинам. К тому времени с продуктами в стране стало совсем плохо. Их закрытый гарнизон тоже не был исключением. Столица, не в пример остальной стране, всегда жила значительно лучше. Сюда часто приезжали из соседних регионов за продуктами. В троллейбус, в котором они ехали, вошли четверо молодых людей спортивного сложения. Издеваясь, они загородили им выход: «Понаехали сюда, скоро
Тогда они пошли прямо на них, прокладывая себе путь плечами. С Баркова сбили фуражку. Он нагнулся за ней и получил удар по затылку. Его свалили на пол и стали наносить удары ногами. Досталось и его другу, Лаевскому. Троллейбус резко затормозил и открыл двери. Барков с другом покинули салон. Пьяными их обидчики не были. Форма советского офицера действовала на них, как красная тряпка на быка.
Забравшись в своё купе, они тогда крепко выпили. Было обидно за себя и свою страну. Состоявшийся разговор Барков помнил и сегодня.
– Что же, офицеры больше не нужны своей стране? Откуда такая ненависть? – спросил он.
– В армии всегда видели опору государства. Они били нас, офицеров, а целили в политический режим. – Лаевский никогда не терял привычки подвергать всё анализу и находить ответы на любые вопросы.
Барков вонзил в него взгляд, полный отчаянья.
– Офицеры, не сумевшие защитить себя и свою честь, раньше подавали рапорт об увольнении из армии.
– Прости, но времена рыцарских романов давно прошли. Осталась грустная проза жизни, Николай.
– Поэтому мы с тобой сейчас утрёмся и будем служить дальше, – подвёл итог сказанному Барков.
Николай глотал свой коньяк, не чувствуя его вкуса, желая заглушить приступ душевной боли. Он покосился на своё отражение в дверном зеркале купе. На него смотрел человек с загорелым, осунувшимся лицом. В глазах застыло тревожное ожидание.
Молодая симпатичная проводница принесла им чай. Рассчитываясь, Барков постеснялся предложить ей чаевые. Если бы девушка не была так красива, он, наверняка, решился на это. Помнится, что потом даже спросил её адрес в Москве, сославшись на то, что у него сейчас никого нет. Девушка в ответ улыбнулась ему и сказала, что редко бывает дома. Свой телефон, всё же, оставила…
Их встреча в Москве случилась через полгода, короткая и стремительная. У обоих было слишком мало времени на долгие объяснения и слова о любви. Им досталось много ожиданий и неуёмной страсти теперь. Её ослепительное белое тело в ворохе кружева, стон и порывистое дыхание. Он надолго хранил ощущение нахлынувшего потока нежности и тепла. Потом снова были долгие месяцы ожидания новой командировки… Двое суток дороги тогда сгладили горечь посещения столицы, но неприятный осадок у него надолго остался.
Помнится, приехав потом в отпуск к отцу, Барков откровенно признался, что впервые пожалел о своих офицерских погонах. Его отец покачал головой и вспомнил про массовые сокращения офицерского состава при Никите Хрущёве. Он посоветовал ему не торопиться с выводами и не совершать необдуманных поступков. Тогда отец тоже не выдержал и написал рапорт об увольнении из армии. Его, имевшего тяжёлое ранение в годы войны, удерживать дальше не стали. Потом отец крепко жалел о своём
Других надёжных людей у него просто нет. Нужно сжать зубы и перетерпеть это смутное время. Когда волны раскачивают лодку, на поверхность всегда поднимается много мути и грязной пены. Это попутчики любого шторма. К сожалению, все решения сейчас принимают именно такие люди. Время скоро всё расставит по своим местам», – сказал тогда отец.
Потом они вместе откупорили бутылку домашнего вина и вспомнили на эту тему один грустный анекдот: «Вовочка не разговаривал до пяти лет. И вдруг за завтраком говорит:
– А почему мне сахар в чай не положили?
Обрадованные родители его спрашивают:
– Что ж ты раньше не говорил?
– А раньше клали.
Скоро огромное союзное государство, словно мифическая Атлантида, окончательно погрузилось на дно. Партийные идолы, которым страна дружно поклонялась десятилетиями, неожиданно превратились в одноцветных карикатурных злодеев. В самые тревожные для страны дни в поддержку новой власти на улицах столицы выросли баррикады. Армия заняла ключевые посты в Москве, но дальнейших приказов для действия не получила, начались братания военнослужащих с демонстрантами. Борис Ельцин выступил с обращением о попытке государственного переворота. Наступил его звёздный час, он стоял уже в шаге от власти.
Баркова не оставляло ощущение разыгрываемого фарса, чего-то очень искусственного. Он всё ещё полагал, что это только очередная смена фасадной вывески в кремлёвских коридорах власти. Старая власть в столице рушилась как карточный домик. Провинция жила поступавшими слухами, она здесь уже ничего не решала. В любом случае следовало ещё посмотреть, куда всё это вывезет. Народ ждал и безмолвствовал…
Сегодня хорошо известно, что быстрый успех революционных событий февраля 1917 был во многом предопределён позицией русской армии. Вернее частью её войсками Петроградского гарнизона, состоявшего, главным образом, из тыловых, учебных и запасных батальонов, укомплектованных призванными запасными старших возрастов. Такие части никогда не отличались высокой дисциплиной, организованностью и порядком. В любом случае кровь на фронте они не проливали. Кто и каким образом оказывался в таких войсковых частях, у любого военного человека обычно сомнений не вызывало. Они активно участвовали в беспорядках и массово переходили на сторону восставшего народа. Все боеспособные войсковые части в это время находились на фронте.
Вопрос роли армии в революции всегда самый главный, а значит нужно ещё и момент угадать, когда на фронте не будет побед, а потери окажутся значительными. Вот куда требовался большевикам известный лозунг о поражении России в империалистической войне. Значит, чем хуже в тылу и на фронте – тем лучше для революционной ситуации. Иначе говоря, на карту ставилась судьба государства для достижения определённых политических целей. Представить такую позицию у людей государственных, в воюющей третий год стране, невозможно. Это будет предательством и изменой. Если только опять не ссылаться на затмение человеческого разума.