Крылья империи
Шрифт:
— Трухлявый, наверное.
— Тюрьма — не дворец. Однако газеты ему носят, книги стоят. Все больше жития — и тому подобное. Не силен я в теологии. Но — на церковнославянском и греческом читает свободно. Привези его сюда, хорошо? И будем решать. Тогда и у Румянцева рука не поднимется. И Миних про старую присягу вспомнит.
— Сюда — это ко мне?
— Нет. У меня завтра вечером маскарад. Последний перед войной. Все будут. Привезешь Ивана под маской, мы с великими людьми отойдем в сторонку и займемся делом. А ты будешь танцевать.
— Будет исполнено, государь.
— То-то. Ну, завтра свидимся.
Император деревянно махнул рукой и вышел. За дверью лязгнули шпорами телохранители.
Баглир потянулся за шнурком и позвонил.
Мирович возник немедленно, как черт из табакерки. И принял распоряжения. Изготовить завтра с утра взвод особо надежных людей во главе со штаб-ротмистром Комаровичем. И немедленно доставить в присутствие придворного танцмейстера месье Пика.
Спустя полчаса француз, не столько перепуганный, сколько ошарашенный, сидел в мягком гостевом кресле напротив Баглира и Виа и вникал в суть проблемы.
Дело было в том, что Баглир танцевал лишь однажды, на неофициальной светской вечеринке. И то удостоился ругательной статьи в газете, о кавалерийском офицере, сбивающемся с такта и наступающем на ноги. И был узнан, хотя и был описан как известный своей экзотической внешностью князь Т. После чего оставил, по совету сурового конноартиллериста Кужелева «бесполезное ногодрыжество» и думать про танцы забыл, сосредоточившись на должностных обязанностях и придворных хитросплетениях.
Танцмейстер удивлялся, возмущался, сочувствовал. Но помочь никак не мог.
— По хорошему, надо сначала освоить менуэт а ля рень. Это создает осанку и совершенно особую, изящную манеру движения. Потом перейти к контрдансам, польскому…
— Послезавтра я ухожу на войну, — прервал его Баглир, — Когда вернусь, непременно запишусь вместе с женой к вам в ученики. Но завтра нам придется проделать хотя бы один танец. Приказ царя, понимаете ли. И я не верю, что вы не знаете ни одной уловки, которая позволила бы нам не слишком опозориться!
Месье Пик задумался.
— Есть одна штука, — сказал он, — но непроверенная и скорее театрального рода. Насколько я понимаю, танцы откроют не менуэтом, а полонезом, этого требует дух момента. Герои, отправляющиеся на войну, навстречу смерти, бурлящая в жилах кровь, маски, небольшое нарушение принятых в свете условностей будет вполне оправданным и трагически прекрасным, создаст необходимый лиризм…
— Это так, но в чем соль? — нетерпеливо поинтересовалась Виа.
— Вы, княгиня, с мужем впечатлительные люди?
— Не слишком. На моей памяти в обмороках не валялись. Хотя бывало всякое.
— Разумеется, княгиня, вы же офицер! Я вовсе не имел в виду слабость нервов, а хотел спросить о другом. Приходилось ли вам
— Умеренно, — сказал Баглир, — но немного есть.
— Больше, чем немного, — уточнила Виа, — чуточку больше…
Танцмейстер довольно потер руки.
— Тогда у вас есть шанс достойно пройти в полонезе.
Баглир вживался в роль все утро, надев костюм, как только тот был готов. Срочность обошлась дороже всего прочего, а прочего ушло немало, одних алмазов на шапке сверкало целое состояние. Баглир подозревал, что обеднел вполовину, вот только отчего-то денег было нисколечко не жалко. Наряд был роскошен и сумрачен. Последнее возникало из темных тонов, тонкой, и тем несколько приглушенной позолоты. Черные соболя, венецианский бархат цвета ночного неба, фиолетовый атлас, золотая парча, красные остроносые сапоги. Лицо, раз отразившись в зеркале в обрамлении такого великолепия, немедленно исполнилось гонора и достойной лихости.
Когда же он увидал Виа — лишился слов, и только и сумел, что поцеловать ей руку. И как-то обыденно проделал при этом маленький спектакль: перебросил алмазоносную конфедератку из руки в руку, пустив при этом Мировичу в глаз солнечного зайчика, отвел левой рукой некстати болтающийся сбоку ятаган. И, низко склонившись, деликатнейше пощекотал жене руку перьями.
Виа в ответ слегка присела. Потом говорила: ноги отказали. Но вышло удивительно изящно.
Шлиссельбург. Он же Орешек. Бывшая пограничная крепость, вдруг оказавшаяся в неглубоком тылу. И разобрать жалко, и содержать дорого.
Пока — содержали. Насыпанные в начале века земляные бастионы одели камнем, подновили возвышающиеся над ними древние башни. Прямоугольная воротная башня — Петровская, самого европейского вида. На Руси, Баглир успел это изучить, входы в крепости делали немного не так. За воротной башней была вторая стена, идущая точнехонько вдоль первой, а поодаль — и вторая воротная башня. Так что, прорвавшись в ворота, неприятель оказывался взят в три огня. Или даже в четыре, если на верху воротной башни еще держались защитники. Так, например, был устроен Ивангород. Как-то его теперь восстановят?
Баглир явился к стенам заслуженной фортеции на пенсии с полусотней кирасир. Черный всадник в мрачной роскоши старинного жупана в окружении беломундирных подчиненных, верхом на белой кобылице Искорке. Этакая передвижная ложка дегтя. С собой у него была пустая карета без окон, тоже черная. Стандартный арестный инвентарь. Встретили кавалькаду уже на мосту.
— Кто идет?
Пароль, отзыв, как положено.
Потом у башни, поручик:
— Что угодно ясновельможному пану?
Спросил, и глазами захлопал. Мол, как это вырвалось? Видать, сказались беглые из под ляхов предки-холопы.