Крылья по контракту
Шрифт:
О да. Ему снились очень странные сны. Как сильно его трясло, мотало из стороны в сторону, раз за разом выворачивало наизнанку.
Что-то тёплое и густое лилось в горло. Что-то горячее и необходимое с едва уловимым привкусом морозной свежести. И он пил. Захлёбываясь, кашляя, пил. Жидкий огонь, раздирающий внутренности, поднимался из самого нутра, и когда сталкивался с этим густым нектаром, демона выворачивало. А потом он пил снова.
Снился свист, как бывает в ушах во время полёта.
Снился
Чьи-то прохладные пальцы на его лице. Горячие капли, падающие на глаза и щёки.
Снился голос. Слабый и охрипший.
Голос, проклинающий его, называющий глупым, глупым, глупым демоническим ублюдком.
Обещающий, что если проклятый демоняка вздумает сдохнуть, она лично скормит его рыбам-собакам…
Харлей усмехался… Что может бесплотный голос?
И разве может удержать того, кто одной ногой в Бездне?
Снились чьи-то дрожащие губы.
Сотни, тысячи поцелуев на его лице. Поцелуев с солёным привкусом…
А потом они прекращались и охрипший сердитый голос начинал обзывать его и проклинать снова.
Каким-то чудом Харлей открыл глаза и мир обрушился на него лавиной света, запахов, звуков.
В центре мира, там, где по мнению Харлея полагается быть солнцу, было бледное, измождённое лицо Пандоры.
Стоило ему разомкнуть обмётанные губы, она приподняла его голову вместе с подушкой и насильно влила в рот несусветную гадость.
Потом вдруг выяснилось, что в пространстве плавают и другие лица. Одно из них, несомненно, принадлежало Бергу. Славному косолапому Бергу. Второе… Сухое и бесстрастное лицо той самой знахарки, из Ламии. Лицо знахарки хмурило брови и жевало губами, изучающе глядя на него, Харлея.
Наконец, губы её разомкнулись и до Харлея донёсся её голос, словно сквозь клочья ваты.
— Жить будет. Самое страшное миновало. Теперь выспится и проснётся, как новенький. Я говорила, птичка, зря ты закормила его своей кровью.
Гарпия огрызнулась, но тут же нашла в себе силы извиниться и поблагодарить.
Харлей не узнал её голоса, впрочем, как и её саму. Она скорее сипела, чем говорила и была похожа на собственную тень с всклокоченными волосами и заострившимся лицом.
— Оставь его, птичка. Ему нужен покой.
— Ей тоже, — глухо пробасил медведь.
— Так выполни уже свою угрозу, мохнатый! Спеленай её, как младенца, чтобы не трепыхалась и уложи, наконец!
— Не надо, — просипели в ответ. — Я сама.
Лицо Пандоры исчезло из поля зрения, а рядом кто-то завозился, устраиваясь поудобнее.
— Отнести её в комнату? — пробасил медведь.
— Самая большая глупость, что ты можешь сделать — это разлучить их сейчас, — покачала головой ведьма. — Их связь на крови — сильнее, чем кровные
— Она отдала рогатому всю свою кровь!
— Это был её выбор. Если бы не отдала, он потерял бы демона.
Странное чувство… Странное и какое-то неправильное. Как будто всё это уже было. Как будто он до сих пор лежит в той непроходимой чаще, в Ламии, а Пандора рядом и не даёт ему уйти.
Может быть, это очередная шутка кого-то наверху? Кого-то с идиотским чувством юмора, впрочем, Харлей подозревал, что это чувство проявляется у жестокого бога (или богини?) только в том, что касается его, Харлея де Вуда. Он читал истории и смотрел голо-фильмы, где время отматывается назад и герою даётся шанс исправить ошибки.
Может, и с ним так же? Только какой он к чёрту, герой?
Но в этот раз он не попадётся в ловушку своего недоверия, не угодит в капкан лютого демонического голода, не обидит её…
Хорошо всё-таки, что их вернули в Ламию.
Только откуда в Ламии взяться медведю?
С этим вопросом мысли Харлея оборвались снова, и он уснул.
На этот раз ему ничего не снилось. Сон был глубоким, и, как положено глубокому сну выздоравливающего, абсолютно чёрным и пустым.
*
В следующий раз Харлей проснулся в одиночестве. Несмотря на то, что тело казалось набитым ватой (границы вернулись!), а мысли носились стайкой неуловимых стрижей, всё же смог пошевелиться, повертеть головой, а потом, скривившись, и вовсе сесть на постели.
Приятный свежий запах щекотал ноздри.
Харлей принюхался: пахло солью, лавандой и чем-то сладким, очень ароматным. К его изумлению, запах исходил от него самого. Впрочем, этому нашлось объяснение: рядом с низкой кроватью, на которой он сидел, нашёлся таз с чистой водой и душистое цветочное мыло с сушёными лепестками. Рядом сложены губки и чистые тряпочки. Кто-то заботился о его теле, в то время, как демон утратил его границы и готов был уйти за Грань.
Стоило подумать о том, кто бы это мог быть, сердце привычно сдавило от нежности, а чувство распирания внизу стало нестерпимым.
Харлей усмехнулся.
— Ну хоть здесь ничего не меняется.
Стоило подумать о белокурой крылатой девочке, голод, рвущий душу изнутри, усилился. Она нужна ему, нужна больше жизни. За последнее время его жизнь стала вдруг так богата на события, причём несовместимые с жизнью события. Настолько несовместимые, что жизнь стала совершенно недорога ему. Он расстался бы с ней без сожаления. Но не с Пандорой. Она слишком хороша и притягательна, чтобы даже подумать о том, чтобы умереть. Нет никаких сомнений, Харлей вернулся сюда только ради неё. К ней.