Крылья Победы
Шрифт:
В морозный ветреный день 22 января мы снова отправились на наблюдательный пункт фронта. Вместе с Рокоссовским ехал представитель Ставки Н. Н. Воронов. Путь предстоял неблизкий, а Николай Николаевич чувствовал себя неважно. У него поднялось давление, мучили головные боли. Но он все-таки приехал на КП. Прогремела мощная артиллерийская подготовка, отбомбилась авиация, заиграли «катюши». И тут Воронов сказал с улыбкой: «Ну вот, теперь мне значительно легче». Поднялась пехота. Было слышно, как пулеметные и автоматные очереди стали удаляться в глубь немецкой обороны. Наша артиллерия перенесла огонь, на штурмовку полетели «илы». Нам казалось, что линия фронта отодвинулась уже достаточно
Командующий фронтом, член Военного совета, командующие родами войск, находившиеся в окопах вокруг блиндажа, вышли из укрытий понаблюдать за боем, обменяться впечатлениями. Поднялся на бруствер и повеселевший Воронов. Вдруг метрах в десяти от нас протрещала пулеметная очередь. Рокоссовский тут же скомандовал: «В окопы!» Затем начал ругать себя:
— Сам вылез, и все полезли. Надо же быть такому неосмотрительному. Одной очередью всех могли скосить.
К месту, откуда строчил пулемет, немедленно направили автоматчиков. Оказалось, что одна из огневых точек, расположенных в первой вражеской траншее, уцелела и осталась в тылу наших войск. Это могло плохо кончиться для нас.
Боевую задачу войска выполнили успешно. 25 января наши части ворвались в город с запада. А еще через день окруженная группировка была расчленена. В районе Мамаева кургана воины 24-й армии соединились с бойцами легендарной 62-й армии. Это была вторая историческая встреча наших войск в ходе Сталинградской битвы. Своим наземным частям активно помогала наша авиация. 31 января враг прекратил сопротивление в южной части города, а 2 февраля была ликвидирована его северная группа.
Командующий 65-й армией генерал Батов в приказе от 29 января выразил удовлетворение «смелыми штурмовыми атаками и отличным бомбардированием боевых порядков и опорных пунктов противника». Он сделал вывод: «Военно-воздушные силы 16-й воздушной армии в результате четкого и правильного взаимодействия командования и штабов своевременно появлялись на самых трудных участках наступления войск армии и подчас действовали в труднейших метеорологических условиях».
31 января командование 66-й армии отдало приказ, в котором отмечало «исключительно большую роль авиачастей и соединений 16-й воздушной армии, которые в координации с нашими войсками беспощадно уничтожали фашистов в районе Сталинграда».
Этот приказ мне передал генерал-лейтенант А. С. Жадов, мы его зачитали перед строем авиаторов. Волнующе звучали у руин Сталинграда слова благодарности наших боевых друзей: «Мы, бойцы и командиры, являемся очевидцами героических подвигов беспредельно преданных Родине авиаторов 16-й воздушной армии, которые днем и ночью, невзирая ни на какие трудности, бомбардировочно-штурмовыми ударами уничтожали и изматывали силы противника. Военный совет армии, бойцы, командиры и политработники выражают полное удовлетворение боевыми действиями воздушных бойцов-летчиков 16-й воздушной армии и передают свое красноармейское спасибо» [9] .
9
См. 16-я воздушная.М., 1973, с. 62.
Об участии авиаторов в разгроме окруженной группировки К. К. Рокоссовский в своей книге «Солдатский долг» сказал коротко: «В этих боях наши летчики завоевали глубокое уважение наземных войск».
К радости и гордости за успехи авиаторов у меня примешивалось чувство тревоги. Оно зародилось еще тогда, когда у противника оставалось четыре аэродрома. Это было в середине января. Мы получили строгое указание блокировать наглухо эти аэродромы, чтобы
После нашего наступления 22 января у противника остался лишь один аэродром. К этому времени его летчики уже смертельно боялись летать в район Сталинграда, сбрасывали грузы, не долетая до кольца, в расположении наших войск. Так, 30 января мешок с орденами — Железными крестами — упал прямо в лагерь немецких военнопленных. Вот уж поистине символическая награда!
Между тем меня уже не раз предупреждали:
— По имеющимся данным, Паулюс вылетел в Ростов. Уточните и доложите.
Я докладывал:
— По нашим данным, самолеты противника не поднимались в воздух.
Было и такое задание: "В оврагах у школьного аэродрома немцы спрятали три самолета «Хейнкель-111». На этих машинах они намерены вывезти Паулюса с его штабом. Примите меры».
Мы немедленно организовали воздушную разведку. Тщательно осмотрели все овраги вокруг аэродрома и ничего не обнаружили. А ведь скрыть три громоздких самолета невозможно. Докладываю:
— Никаких самолетов нет.
Нам говорят:
— Данные заслуживают доверия.
Мы еще раз перебираем все возможные варианты: где противник может скрыть свои «хейнкели»? Снова сфотографировали все овраги, чтобы документально подтвердить устный доклад, И опять нигде ничего не обнаружили. С фотоснимками в руках доказываем, что школьный аэродром непригоден для полетов. Он весь изрыт воронками от бомб и снарядов. На этом дело не кончилось.
Поступило очередное указание: «Паулюс собирается вылететь с одного из стадионов Сталинграда Примите меры».
Город в то время представлял собой груду развалин, никаких стадионов не осталось и в помине. Невозможно было найти площадку для взлета и посадки. Но надо проверить еще раз. Позвал я коренных сталинградцев, взял последние фотоснимки, план города, и стали мы вместе искать место, где располагался стадион. Конечно, он был разбит полностью. Все же решили еще раз сфотографировать его и пробомбить. На войне ведь всякое бывает.
В разгар нашего наступления получаю сообщение, что Паулюс уже улетел. Воронов вызывает меня и спрашивает:
— Что будем делать, Сергей Игнатьевич?
Я отвечаю:
— Вы же знаете, какие мы принимали меры, вот фотоснимки.
А он снова утверждает, что Паулюс улетел.
— Вы выпустили его из окружения.
От этих слов настроение совсем у меня испортилось.
Дело приняло иной оборот только после того, как из 64-й армии доложили, что взят в плен командир немецкой дивизии. Это был первый пленный офицер такого ранга. Начальник штаба фронта генерал М. С. Малинин приказал немедленно доставить его к командующему фронтом. Вражеский комдив наверняка знал, улетел ли Паулюс.
В крестьянской хате собрались Воронов, Рокоссовский, Телегин, Малинин, Казаков и я. Ввели рослого и тучного немца лет пятидесяти. Представился он генералом, хотя погоны на нем были полковничьи. Малинин спрашивает:
— Правильно ли, что вы — полковник такой-то?
Он промолчал. Мы переглянулись, но уточнять не стали. Пригласили пленного сесть. Воронов и Рокоссовский стали задавать ему вопросы. В частности, поинтересовались, где сейчас Паулюс. Он ответил: у себя на КП.
— Позвольте, — удивился командующий фронтом, — у нас есть данные, что он улетел.