Крылья Руси
Шрифт:
Король-Солнце рвал, метал,искал, подозревал, но доказать не смог ничего. А в политике без доказательств не кусают. Или кусают не сразу. Так что утерся, получил, кстати, соболезнования из Испании, и стал править дальше. Хотя мадам Режан выслали из Парижа и даже из Франции – чтобы глаза безутешному отцу не мозолила.
Горе-то какое! Бедная Франция.
Следующим наследником стал его сын – также Людовик, герцог Бургундский.*
* В реальности Людовик великий дофин не правил ни единого дня, равно, как и его сын. Наследником Людовика XIV - Людовиком XV
***
Алексей тронул поводья, и послушный конь прибавил шаг.
Выбраться сейчас за город, да и пустить его в галоп! Чтобы ветер бил в лицо, чтобы сладко и остро пахло травой, чтобы небо и облака неслись с тобой в одной карусели, стирая все происшедшее.
Бешенство туманило голову, сдавливало клещами грудь, застилало глаза кровавой пеленой, требовало мести и боли.
Чужой боли.
Крови и смерти тех, кто поднял руку на его сестру.
Пусть и свершилось уже, и кровью заплатили те, кто посмел, и время прошло, а все одно – накатывало. И приступ бешенства стискивал сердце когтистыми чугунными лапами.
Больно…
Памятно, ох как памятно было мужчине его возвращение из шведского похода.
И смерть Катеньки, и отчаянные глаза Софьи, которая держалась на людях каменной статуей, а потом рыдала у него на груди, повторяя безостановочно одно и то же «прости, не уберегла, прости…». А он стоял, гладил ее по волосам и понимал, что своими бы руками…
Не просто убивал бы – медленно, мучительно, кнутом бы забивал до смерти, посыпая раны солью, на кол сажал, огнем жег – и рука бы не дрогнула. Потому что это – святое.
Это – его семья.
Тот светлый и чистый уголок детства, который есть в душе каждого человека. У кого-то он исчезает, когда уходят родители, кто-то прощается с ним, когда рождается первый ребенок, но Алексею повезло. Его опорой была Софья, и она всегда была рядом. А если бы – ее? Если бы покушение удалось, если бы его встретила та же Катька, воя над телом Сонечки?
Да встретила бы – или нет?
А ведь единственная, кто способен удержать страну, кто не станет интриговать в свою пользу, не пожелает потянуть на себя одеяло, не станет воровать – это его сестра. Именно благодаря ей он до сих пор может воевать сам, может позволить себе не вникать в какие-то дела, может… может оставаться человеком, а не царем. А случись что с Софьей…
Рядом с ним будут люди, будут сестры, любовницы, только вот свет погаснет, и он останется в темноте. Навсегда в темноте.
– Стой же ты, окаянная!!!
Задумавшись, Алексей и не заметил возок, расписанный красными цветами и диковинными птицами. Лошадь, запряженная в него, оказалась молодой, горячей и бестолковой, чего-то испугалась – и принялась биться, пытаясь встать на дыбы, запутывая упряжку, рядом метался кучер, пытаясь ее успокоить, но лошадь уже
Что ж, это было ничем не хуже.
Алексей спрыгнул с коня, жестом останавливая охрану, и сильной рукой перехватил поводья.
– Кончай шалить, волчье мясо!
Вот теперь лошадь повиновалась.
И то сказать, государь был на голову повыше кучера, и точно – сильнее. Животное, дрожа, замерло на месте, и Алексей потрепал ее по морде.
– Хорошая девочка, хорошая…
А в следующий миг едва не ослеп.
Бывает же в жизни такое…
Идешь ты по улице, и сто раз по ней проходил, но в этот раз тебе навстречу идет человек – и все, как удар молнии. И ты понимаешь, что ближе и дороже у тебя уже не будет.
Или раскланиваешься с гостями, и тут тебе представляют незнакомца, и вокруг все останавливается. А вы смотрите друг на друга, и понимаете, что вы не просто знакомы, вы осколки одной души.
Или…
Да, и так вот бывает. С задурившей лошадью на дороге и выглянувшей из окошка девушкой.
Незнакомка была хороша, как ангел, какими их представляли художники.
Громадные голубые глаза на бледном лице, словно выточенном из лучшего мрамора. Высокий лоб, с выбившимися каштановыми прядками, тонкий прямой носик, алые губки, которые так и целовать бы, пока не станут темно-вишневыми, а потом и всю ее зацеловать, тонкая бледная рука, коснувшаяся занавески…
Алексей не мог сказать, что любил жену, но уважал ее, понимал, жалел, привык к ее внешности, только рядом с этой девушкой любая показалась бы уродливой, не то, что Уля.
Даже Любава, с ее слишком яркими красками…
Любава была эмалью по золоту, девушка – тонким фарфором с чуть намеченным рисунком, потрясающе красивой и утонченной…
И она тоже замерла у своего окошка, придерживая занавесь.
Голубые глаза встретились с синими – и молния, таки, грянула.
До боли, до искр в очах…
Что бы сделал или сказал государь, он не знал и сам, но вовремя на плечо опустилась тяжелая рука.
– Государь, дозволите помочь?
Дмитрий Рытов, один из выпускников царевичевой школы, понял, что происходит. Этому их тоже учили. И поняв, решил оборвать нити прежде, чем они протянутся накрепко, врастут, оставят по себе неизбывную тоску...
Не стоило бы даже дотрагиваться до государя, никогда б себе Митя такого не позволил, разве что в учебных поединках, да и заговаривать первым…
Столько всего Митя нарушил своим поступком, что хоть сам на Соловки уезжай, но… не след государю такое на людях являть. Сплетни поползут, слухи, а – нельзя. Никак нельзя.
Пусть государь хоть сказнит, а только неправильно это, когда он столбом верстовым застывает средь дороги и смотрит на девицу. Кстати, с точки зрения Дмитрия не слишком и примечательную. Симпатичненькая, конечно, но не красавица. Так себе, слишком бледная и какая-то… не от мира сего? Словно о чем-то своем думает.
Алексей вздрогнул, словно разбуженный, вздрогнула и девушка, а в следующий миг государь сам отвернулся, хлопнул Дмитрия по плечу.