Крылья ветров (сборник)
Шрифт:
Группа уяснила. Настя вернулась на своё место на последнем ряду, бросила учебник в котомку и открыла лекции Юльки по философии. Философ был давнишний Юлькин ухажёр, но лекции она записывала безукоризненно, памятуя о прошлогоднем провале, когда весь курс провёл один человек, а на экзамены пришёл совсем другой, и Юлька едва выплыла на тройку. Игорь, сидевший рядом, сосредоточенно списывал у Насти английский.
– С грамматикой он дрючит нереально, – заметил Игорь. – Даже Юльку.
– Что значит «даже» Юльку? – спросила Настя. – Юлька такая же, как мы. И английский знает ненамного
– Её никто больше не дрючит, – сказал Игорь. Настя хмыкнула.
– Понятное дело.
Аспирант постучал ручкой по столу, призывая к тишине. Настя сделала вид, что усиленно слушает доклад Лоры.
– А Сашка ушёл на заочное, – прошептал Игорь и пояснил: – Николаев Сашка, пятый курс.
Настя натурально раскрыла рот. Сашка? На заочное? На пятом курсе, за полгода до диплома?
– Да ты что… – только и смогла вымолвить она. – Как же его перевели-то? Пятый же курс…
– Сказал, по личным обстоятельствам. Он вообще хотел уходить, декан еле отговорила.
– Последний ряд, тихо! – рявкнул аспирант.
Английский был на четвёртой паре. Зонненлихт сидел за столом над журналом и не поприветствовал группу даже кивком.
– Сборник упражнений, с тридцатого по тридцать восьмое, – сказал он, не поднимая головы. – Сделаете и можете идти домой.
По группе прошёл лёгкий ветер шёпота.
Копаясь с завершённым и простым прошедшим временем, Настя периодически поглядывала в сторону Зонненлихта. Выглядел он сегодня не очень: бледный, осунувшийся, какой-то опустошённый, он создавал впечатление тяжело больного либо потерявшего всё и смирившегося с потерей. Прежний глумливый и язвительный хлыщ куда-то подевался: за столом сидела его оболочка, не более.
Насте стало жутко.
Повинуясь уже знакомому чувству, она сгребла со стола тетрадь и учебник и подняла руку.
– Можно вопрос, Антон Валерьевич?
Зонненлихт скользнул по ней невидящим взглядом и кивнул. Настя выбралась из-за стола и подошла к преподавателю.
– Вот тут мне не очень понятно, – сказала она, указывая на пункт в упражнении. – По-моему, и так, и так получается…
Зонненлихт взял её тетрадь, просмотрел записи, а затем вынул ручку и написал правильный вариант – всё это, не произнеся ни звука.
– А почему? – спросила Настя. – Ведь по правилу на завершённое время похоже…
Зонненлихт вздохнул и закрыл тетрадь.
– Потому что здесь факт в прошлом, без привязки к настоящему времени, Ковалевская.
Настя издала невнятное «угу», ожидая, что получит знакомый презрительный взгляд, но этого не произошло: Зонненлихт потерял к ней даже минимум интереса и стал смотреть за окно. Сев на место, Настя снова занялась упражнениями: мало ли что у кого произошло? Не суй нос в чужой вопрос, дольше проживёшь: для неё сейчас важно то, что есть возможность уйти с занятия раньше и сходить в столовую перед тренировкой.
Почему же ей тогда не по себе, причём настолько, что она готова вскочить и убежать?
Настя вытянула шею и заглянула под преподавательский стол.
Тени не было.
Совсем.
Настя шлёпнулась на место, закусив губу, чтобы не вскрикнуть. Тень исчезла, а за это
Настя высунулась снова и принялась рассматривать пол под ботинками Зонненлихта. На сей раз это не осталось незамеченным: преподаватель поднял голову и спросил:
– Что-то потеряли, Ковалевская?
– Нет, – промямлила Настя. Тень, конечно, была, но серая и мелкая, чужая, не принадлежавшая Зонненлихту никогда. Он потерял тень и заболел?
– Тогда работайте, – скучно посоветовал Зонненлихт. – Это полезно.
Колкость не прозвучала. Насте снова стало страшно. Зонненлихт с пустыми глазами варёной рыбы пугал её гораздо больше, чем Зонненлихт с тенью; вот уж верно говорят, что чёрт знакомый лучше чёрта незнакомого… Ну и денёк выдался: Саша ушёл так, что это похоже на паническое бегство, Зонненлихт пугающе иной, да ещё и тренировка с аспирантом сегодня. Скорей бы уже прошёл этот дурацкий концерт… Но всё-таки, где же его тень? Неужели действительно ушла? Настя сама не ожидала, что будет рассуждать об этом настолько серьёзно, хотя жизнь и приучила её к тому, что нельзя всё отметать сразу и напрочь.
– Ковалевская, вы спите?
Настя встрепенулась и увидела, что за размышлениями и не заметила, что вся группа уже сдала работы и разошлась по домам. Зонненлихт откинулся на спинку стула и рассматривал её с ироничным любопытством – не злым, как раньше, а почти спокойным.
– Н-нет, – промолвила Настя, – нет… Я уже… Я почти дописала…, – и принялась строчить в тетради. – Сейчас…
– Да не спешите, – милостиво позволил Зонненлихт и снова отвернулся к окну. Настя скосила глаза к стеклу: что там можно рассматривать? Серый двор, пара в хлам пьяных первокурсниц плетутся к воротам, мокрый снег к вечеру застынет, и с плясок Настя поползёт враскоряку и со скоростью черепахи…
Что-то тёмное дрогнуло под её стулом. Настя посмотрела вниз и увидела тень. И никуда она не делась – лежала на полу, окутав её ноги, и ждала.
Словно ледяной палец скользнул по её позвоночнику. Настя взвизгнула и запрыгнула на стол. Страх, охвативший её, был настолько велик, что она на какое-то мгновение потеряла связь с реальностью, а когда обрела его снова, то обнаружила, что уткнулась лицом в плечо подбежавшему к ней Зонненлихту.
– Что там?
– Там… там она…
– Кто? Крыса?
Настю трясло так, что зубы стучали. Прикосновение тени было мягким и влажным, и оставляло ощущение старого склепа, в котором замурован живой человек и не имеет сил выбраться – и поэтому лежит в пыли у выхода, пытаясь ловить растрескавшимися губами струйки свежего воздуха. Зонненлихт заглянул под стол.
– Никого там нет.
Настя посмотрела под стол. Тени там не было – она уползла на своё законное место, к ботинкам Зонненлихта. Сыто чавкнула, присосалась, растянулась по полу за ним: Настя поняла, что не сможет больше ходить на английский. Никогда, ни за что, её теперь сюда на верёвке не затянуть. Пусть отчисление, пусть академ, пусть заочное – но если тень прикоснётся к ней снова, это кончится деревянным сюртуком.