Крылья
Шрифт:
К моей радости, среди моих спутников никто не оказался настолько простодушным, чтобы поверить в мою решимость, испугаться и сорвать весь блеф, а может, они просто не настолько еще понимали беглую ранайскую речь.
— Не надо пороть горячку, — примирительно изрек капитан. — Даже если бы у вас не было денег, с моей стороны было бы преступно бросить вас посреди океана на этой плетеной корзинке. Но если вы способны оплатить проезд — тем лучше. Сейчас вам спустят штормтрап.
Через борт полетела веревочная лестница, разматываясь на ходу и стуча дощечками
— У нас один больной, — предупредила я, — он не сможет подняться сам.
— Он заразен? — нахмурился капитан.
— Нет, но у него серьезно повреждена нога и… это похоже на гангрену. У вас на судне есть врач?
Капитан переглянулся с кем-то на борту.
— Да, — сказал он, — у нас есть врач. Мы спустим сеть для вашего больного.
Они действительно спустили сеть на четырех веревках по углам, что-то вроде большого гамака или кокона. Мы осторожно уложили туда Тонха, и его втащили наверх. Следом по трапу поднялась я. Надо сказать, что взбираться по веревочной лестнице, держа в одной руке тяжелый саквояж с деньгами, вовсе не такое простое занятие — хорошо хоть, что море было спокойным.
— Господи Вершитель, Обличитель и Заступник! — изумленно пробормотал капитан, едва я перелезла через борт. — Девчонка!
Выходит, до сих пор он думал, что разговаривает с юношей! Конечно, на мне был мужской камзол и тень от шляпы падала на лицо… и все же на несколько мгновений я шляпу снимала; удивительно, как можно было не заметить мой нос. Должно быть, мысль о том, что девушка может командовать кораблем, пусть даже «плетеной корзинкой», была для капитана настолько недопустимой, что мозг просто отказался воспринять информацию, которую передали глаза.
— Йерка Лаарен, к вашим услугам. — Я, не выпуская из левой руки саквояж, демонстративно отсалютовала ему шпагой. Именно потому, что это была шпага моего родного отца, на сей раз мне захотелось назваться его фамилией — хотя, если бы капитан вдруг был в курсе моих отношений с губернатором Лланкеры, некоторый риск в этом был. Но эта фамилия ничего ему не сказала.
— Вы не могли бы убрать ваше оружие? — поморщился он. — У нас, как видите, мирное судно. И мне бы не хотелось пускать на палубу вооруженных дикарей.
Действительно, у толпившихся на палубе матросов я почти не заметила оружия — лишь у нескольких за поясом торчали ножи; из-за кушака капитана, однако, выглядывала, словно змеиная голова, рукоятка пистолета.
— То, что они туземцы, еще не значит, что они дикари, — возразила я. — Вряд ли хоть один из ваших матросов знает математику так, как они.
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо закивал капитан, — но все же не могли бы они оставить свое оружие? Мои матросы, может быть, не так хорошо знают математику, зато они знают туземцев. Мы потеряли шестерых аньйо на островах. Кстати, откуда у ваших математиков мечи и сабли цивилизованных аньйо?
— Выловили в бухте, где затонул мой корабль, — ответила я, упреждая дальнейшие расспросы. — Послушайте, капитан, экипаж такого судна, как ваше, минимум впятеро больше
В этот момент над бортом появилась кудрявая голова Нэна. Шпагу он держал в зубах, закусив возле эфеса, и вид у него был самый разбойничий. Кто-то из матросов многозначительно хмыкнул. Я боялась, что капитан упрется и откажется пускать нгарэйху на корабль, пока те не разоружатся, но он лишь поморщился:
— Ладно, пусть оставят себе эти железки, раз они им так дороги, но никто из них не должен показываться с оружием на палубе. Если хоть один это сделает, мы будем расценивать это как нападение.
— Хорошо, — согласилась я и, обернувшись к Нэну, который уже спрыгнул на палубу, изложила капитанское условие на той нгарэйху-ранайской смеси, на которой мы общались. Тот оскалил зубы и завращал глазами, изображая страшного дикаря, мечтающего съесть печень капитана сырой. Я велела ему не валять дурака и вновь повернулась к капитану:
— У вас найдутся для них свободные каюты? Я не требую каждому индивидуальную, им, наоборот, будет веселее вместе, но мои спутники должны быть размещены со всем возможным комфортом.
— Об этом можете не беспокоиться, — улыбнулся капитан. — Сейчас их проводят. А я покажу вам вашу, и мы заодно обсудим финансовые вопросы.
Я бросила через борт последний взгляд на свой кораблик, — что ни говори, с честью выдержавший нелегкое плавание, — и двинулась следом за капитаном. Миновав расступившихся моряков, я увидела Тонха, который все еще лежал на палубе.
— В чем дело, капитан? Почему больной до сих пор не в лазарете?
— Безобразие, — кивнул капитан. — Эй вы там, олухи! Слышали, что сказала эта юная дама? Ну-ка займитесь им, да повежливей!
Двое матросов склонились над Тонхом, и я, успокоенная, пошла дальше на корму за своим провожатым.
Каюта, куда он меня привел, была небольшая, но довольно уютная. Помимо кровати и полированного шкафа, в ней были круглый столик и два стула с изящно выгнутыми спинками. Круглый иллюминатор в медной оправе задергивался шторкой. Капитан приглашающе указал мне на стул, стоявший ближе к иллюминатору, и неторопливо, как делают толстые аньйо, опустился на другой, приставив его с противоположной стороны стола.
— Куда идет ваше судно? — Я предпочла сразу перейти к делу.
— Это зависит от многих причин, — туманно ответил шкипер. — Морские ветры переменчивы, как и судьба торговца. А вы желаете попасть в какую-то из ранайских колоний?
— Я направлялась туда, но лишь затем, чтобы посадить моих друзей на корабль до Ранайи. А самой мне нужно на западное побережье Гантру.
— Так в Ранайу или в Гантру? — усмехнулся капитан.
— Сначала в Гантру, потом в Ранайу, — решила я. В Гантру моим подопечным делать было нечего — гантрусы с их кастовой системой вряд ли относились к темнокожим лучше, чем к крылатым. — Я оплачу вам оба рейса.