Крылья
Шрифт:
Помолвка с некой Кристиной так и не состоялась, но я не сомневался, что на этом его эксперименты не закончатся. Наоборот – это самое-самое начало. Потом Кор выразил желание поработать в сиднейском офисе Уайдбека. С тех пор мы ни разу не виделись. Я не говорил о нем, не интересовался его жизнью и пропускал мимо ушей любые новости о нем. Семья воспринимала эту нашу ссору как нечто преходящее, и у меня не было никакого желания убеждать их в обратном.
В начале весны Уайдбек провел очередную конференцию. Мне накануне выпала ночная смена в госпитале, так что я заявился туда, едва стоя на ногах.
Альцедо уселся рядом и закинул ногу на ногу.
– Кажется, ты вошел во вкус, – давлюсь от смеха я.
Едва я успел побороть очередной приступ смеха, как в зал вошли родители, Никтея и группа экспертов, готовых продемонстрировать очередное достижение науки.
– Что там ваша братия изобрела на этот раз? Эликсир молодости?
– Я не при делах. Это не мой департамент, – зевнул Альцедо. – Нанотехнологи что-то состряпали, если верить слухам…
Следующие два часа конференции можно было бы уместить в десять минут. Если бы светила науки хотели домой в кровать так же сильно, как я, и если бы перерывы на кофе были слегка покороче, то все ноу-хау можно было бы сформулировать тремя предложениями: Уайдбек планировал начать выборочную окольцовку птиц в Европе. Отслеживать программно передвижения чувствительных к десульторам птиц и фиксировать точки их повышенного скопления. Эти скопления могут указывать на нахождение там одного из нас – застрявшего в теле-ловушке.
Для окольцовки планировалось использовать мини-GPS-Трекеры, похожие на полоски тонкой полимерной бумаги. Я прихватил коробку таких маячков и поехал домой. На балконе моей квартиры уже пару дней гуляла белая цапля. Я перевернул птицу вверх тормашками и наклеил маячок ей на лапу. Мой первый посильный вклад в проект BirdTrack. Если верить инструкции, маячок активируется, как только намокнет, и сам включится в систему слежения.
– А теперь марш отсюда, – сказал я цапле и подбросил ее в воздух. Та взмахнула белоснежными крыльями и не спеша полетела к озеру.
Одна из пациенток в моем госпитале – какая-то русская туристка – обсуждала с подругой детективный сериал.
– Конечно, убийца он, кто же еще, – сказала она, закатив глаза.
Я проверил капельницу и направился к двери.
– Это была улика, говорю тебе…
Я схватился за ручку двери и застыл, как вкопанный. Внезапно, на долю секунды, я снова увидел себя глубоко под водой: мимо плывут рыбы, высоко, на поверхности воды играют солнечные блики…
– Вряд ли это тянет на улику, – возразила ее приятельница..
И еще один приступ дрожи. Было похоже, тот, кому до меня принадлежало тело, изрядно напортачил. Его просто встряхивало на слове «улика».
«Все нормально, – сказал я в шутку телу. – Ты в безопасности. Я не собираюсь возвращаться на Украину».
Я не смог толком уснуть в ту ночь. Что-то растревожило все до единого нервы. Нечто настолько неуловимое и утекающее, что едва ли тянуло на остаточную реакцию. Всего
Оно возникло из темной пустоты моего нового «дома» и тут же отступило обратно во тьму. Как кошка, которая осторожно входит в гостиную и, увидев вместо хозяина чужака, тут же прячется…
– Не сходи с ума, – сказал мне Альцедо после того, как я рассказал ему про воду и блики и про то, как мне осточертело видеть их во сне. – Мне вот снятся теннисные мячики чуть ли не каждую ночь. Дошло до того, что вчера я поехал на корт и стучал мячами об стену, пока в глазах не зарябило… Кстати, помнишь силентиум, который стирает два часа свежих воспоминаний?
– Еще бы.
– У него обнаружился любопытный побочный эффект. При регулярном приеме небольших доз краткосрочная память почти не повреждается, зато начинают меркнуть остаточные реакции. Весь мусор, который хранили клетки памяти, – просто сгорает. Остаешься только ты и твои мысли.
– Предлагаешь мне уколоться силентиумом?
– Как вариант, как вариант, – рассмеялся он. – Правда, все это пока не слишком хорошо изучено. Но если захочешь побыть лабораторной мышкой, я всегда к твоим услугам.
К бликам и воде потихоньку начали примешиваться другие видения: волки, человек в бинтах, язык пламени, бегущий вверх по бумаге… Я не слишком паниковал, потому что мозг Эйджи и Скотта тоже выдавали массу остаточных реакций. «Все пройдет, – уговаривал я себя. – И это тоже».
Как бы не так.
Волки стали сниться мне каждую ночь: большие, пушистые, с желтыми глазами-лунами. Человек в бинтах вяло шевелился и плакал так, что сжималось сердце. Огонь бежал вверх, разгораясь все ярче и ярче… Все это имело какой-то смысл, все эти фрагменты принадлежали одной большой мозаике. Только вот мозаика эта давным-давно рассыпалась и больше мне не принадлежала. Хотел ли я восстановить ее в памяти? Вряд ли…
Как-то ночью, на исходе апреля, мне приснился сон, который я уже однажды видел: я держу в объятиях Катрину, ее голова на моей груди. Наконец она поднимает лицо и говорит мне:
– Иди дальше и не оглядывайся.
– Куда идти? – спрашиваю я.
– Туда, – отвечает Катрина и вытягивает в сторону руку. Я устремляю взгляд в указанном направлении: там снова виднеется река, блики на воде, стая серых волков и человек в бинтах, лежащий на берегу.
В то же утро я позвонил в госпиталь и взял неделю отпуска. Пора разогнать волков, расплескать реку и вытащить человека из бинтов. Раз уж сама Катрина просит меня об этом.
– Альцедо, я еду в Киев. Составишь мне компанию?
8. Лика
Мой брат, давным-давно окончивший курсы пилотирования при Уайдбеке и справляющийся с вертолетами и легкомоторными самолетами легче, чем со стиральной машиной, позвонил в дверь, вошел в квартиру и заявил, что он не полетит со мной ни в какую Восточную Европу, потому что боится летать.
– Приехали, – обалдел я.
– Клянусь, – вскинул руки Альцедо, – клянусь мамочкой.