Крылья
Шрифт:
Все трое молчали.
Самолет медленно покатился.
Ничего особенного не случалось. Во всяком случае, какое-то время.
— Может, еще не поздно выпрыгнуть? — дрожащим от ужаса голосом спросил Гердер.
Но в тот же миг оглушительно взревели моторы. Корпус самолета пронизала не очень сильная мерная дрожь.
На короткий миг воцарилось гнетущее безмолвие: так брошенный мяч, прежде чем упасть, зависает в воздухе; затем какая-то могучая сила свалила их всех троих в барахтающуюся кучу. Пол сильно, почти вертикально, накренился.
Цепляясь друг за друга, номы
Через минуту-другую они замолчали. Кричать явно не имело никакого смысла. К тому же они совсем выдохлись.
Пол медленно вернулся в горизонтальное положение и больше не выказывал намерения превратиться в вертикальную стену.
Масклин столкнул ногу Ангало со своей шеи.
— Кажется, мы уже летим, — сказал он.
— Так это был взлет? — слабым голосом спросил Ангало. — С земли это выглядит куда более эффектно.
— Все целы?
Гердер выпрямился.
— Я весь в синяках. — И так как ничто не может изменить природу нома, отряхнувшись, он добавил: — Где бы нам раздобыть съестного?
О еде-то они и не подумали. Масклин повернулся и посмотрел в тоннель, куда уходили провода.
— Может, обойдемся без еды? — нерешительно предположил он. — Сколько времени занимает полет до Флориды, Талисман?
— Командир корабля только что объявил: полет продлится шесть часов сорок пять минут note 2 , — ответил Талисман.
Note2
Для нома это составляет два с половиной дня. (Примеч. автора.)
— Но мы же умрем с голоду, — сказал Гердер.
— Может, тут водится какая-нибудь дичь? — с надеждой спросил Ангало.
— Вряд ли, — ответил Масклин. — В таких местах мышей обычно не бывает.
— Но ведь люди-то будут есть, — сказал Гердер. — Себя они никогда не обижают.
— Я так и знал, что ты это скажешь, — произнес Ангало.
— Так подсказывает простой здравый смысл.
— Хотелось бы поглядеть в иллюминатор, — мечтательно сказал Ангало. — Представляю себе, с какой быстротой мы мчимся. Деревья, столбы и дома, наверно, так и мелькают; только увидел — и мимо!
— Послушайте, — обратился к ним Масклин, чувствуя, что страсти начинают разгораться. — Надо немножко обождать. Успокоиться. Отдохнуть. А потом поищем чего-нибудь съедобного.
Они снова присели. По крайней мере, тут-то тепло и сухо. В былые времена, когда Масклин жил в норе, он частенько страдал от холода и сырости и теперь пользовался любым удобным случаем, чтобы поспать в тепле и сухости.
Он задремал.
Итак, они в полете. В воздухе.
Можно предположить, что сотни номов живут в самолетах, точно так же как они живут в Универсальном Магазине. Прячутся себе где-нибудь под ковром, в то время как самолет летает по разным местам, обозначенным на единственной карте, которую удалось найти номам. Карта находилась в карманной записной книжке, ив напечатанных на ней названиях и словах была какая-то магия: Африка, Австралия, Китай,
Возможно, эти номы ни разу не выглядывали из иллюминаторов. Возможно, они даже не знали, что летают по воздуху.
«Уж не это ли имела в виду Гримма, когда рассказывала о лягушках, живущих в цветке?» — подумалось Масклину. Она вычитала это в какой-то книжке. Ведь можно всю жизнь провести в каком-нибудь крохотном местечке и думать, что это и есть весь мир. Жаль, что, разговаривая с ней, он был зол и не пожелал ее внимательно выслушать.
Но сейчас-то он не в цветке — в самолете.
Лягушка подвела нескольких лягушат к самому краю цветка.
И все они выпучили глаза на длинную ветку. На ней было много цветов, целые дюжины, но лягушки не умеют считать и не могут определить разницу между одним цветком и многими.
Они видели только много отдельных цветов.
И пучили глаза. Уж что-что, а пучить глаза все лягушки умеют.
Но вот думать они, к сожалению, не умеют. Было бы, конечно, замечательно, если бы лягушата могли долго и упорно думать о новом цветке, о жизни в старом цветке, если бы они чувствовали необходимость обследовать окружающий мир, который гораздо больше, чем лужица, окаймленная лепестками… Но лягушки, увы, не умеют думать.
По правде сказать, у них была лишь одна мысль: «. — . — . мипмип. — . — . мипмип. — . — . мипмип. — . — .».
Но все же обуревавшее их чувство было слишком велико, чтобы вместиться в один цветок.
Медленно, осторожно, без всякой уверенности они одна за другой переползли на ветку.
Талисман вежливо подал голос, чтобы привлечь внимание своих спутников.
— Может, вам интересно знать, — произнес он, — что мы только что преодолели звуковой барьер.
Масклин устало повернулся к своим спутникам.
— Признавайтесь, — сказал он, — кто из вас сломал этот барьер?
— Не смотри на меня, — махнул рукой Ангало. — Я даже не знаю, где он, этот барьер.
Масклин подполз к краю отверстия и выглянул.
Перед ним стояли человеческие ноги. По-видимому, женские. Женщины, как правило, носят менее практичные туфли.
О людях обычно можно очень многое узнать по их обуви. И взгляд нома редко поднимается выше. А если поднимается, то видит где-то высоко вверху только пару ноздрей, и то снизу.
Масклин принюхался.
— Пахнет едой, — сказал он.
— Какой? — заинтересовался Ангало.
— Не важно, какой, — сказал Гердер, отталкивая его. — Какая бы ни была, я все съем.
— Назад! — резко крикнул Масклин, передавая Талисман в руки Ангало. — Я сам пойду. Не пускай его никуда, Ангало!
Он подбежал к занавеске и спрятался за ней. Через несколько секунд из-за нее выглянул его прищуренный глаз.
Здесь, видимо, был кухонный отсек. Бортпроводницы доставали из ниши в стене подносы с едой. Номы обладают более острым обонянием, чем лисы; у Масклипа чуть не потекли слюнки. Надо откровенно признать, охотиться и выращивать овощи — дело, конечно, нужное, но то, что добываешь сам, своими руками, не идет ни в какое сравнение с тем, что едят люди.