Крым-2. Остров Головорезов

Аверин Никита

Добравшись до удобного места — уступа шириной сантиметров десять, этакой скамеечки на высоте метров пятнадцати, Пошта присел отдохнуть и посмотрел вниз.

Отряд полз по скале медленно, неумело, но упорно.

Следом за Поштой карабкался Зиняк, в его обязанности входи­ло перецеплять веревки из карабина в карабин. Потом — Костя, этот за счет малой массы тела даже не взопрел, лез себе, как муха по стеклу. Потом шел Воловик и тащил на себе беседку с профес­сором. Впрочем, Кайсанбек Аланович оказался не лыком шит, бы­стро понял все хитрости

и помогал матросу, как мог, перебирая ногами и цепляясь руками.

«Вроде нормально, — оценил Пошта. — Полмаршрута уже прошли».

И тут, как назло, Костя сорвался.

Дело нормальное и обычное, без срывов не бывает скалолаза­ния, для того и вяжутся в звенья и цепочки, страхуют друг друга.

Но у Кости это был первый раз. Вместо того чтобы расслабить­ся и спокойно дать веревке остановить падение, мальчишка заво­пил, судорожно задергался и попытался вцепиться в проносящую­ся перед носом скалу.

Естественно, безрезультатно.

Костю закрутило в беседке, стукнуло пару раз об скалу, и вдо­бавок он вызвал небольшой обвал, ссыпав горсть мелких камней на голову Воловику, на что матрос отреагировал коротко и нецен­зурно.

— Ты как там, живой? — поинтересовался Пошта, глядя, как пацан болтается в метре от скалы. Костыль сидел прочно, верев­ка была в карабине, карабин замуфтован, причин для паники ни­каких.

Но Костя-то этого не знал. Он вытащил свой остро отточенный бумеранг и собрался пилить веревку.

— Ты что, идиот? — завопил Пошта.

— А ну прекратить! — присоединился мичман Зиняк.

— Вы меня не вытащите, — упрямо заявил Костя. — Я для вас — только обуза. Бросьте меня. Продолжайте экспедицию. Миссия важнее!

И вот тут матрос Воловик (вот уж от кого не ожидал Костя) продемонстрировал все богатства великого и могучего русского языка, конкретнее — матерной его составляющей, еще точнее — флотский вариант, известный как «большой шлюпочный загиб» состоящий минимум из двадцати предложений без повторения эпитетов и метафор.

Костя — да и не только Костя — аж заслушался и перестал пи­лить веревку, на которой висел. Воловик же, завершив тираду, снял свой флотский ремень, намотал один конец на кулак и, словно лас­со, захлестнул за веревку, подтягивая Костю обратно к скале.

— Геройствовать он вздумал, сопляк, — приговаривал матрос, отвешивая тумаки мальчишке. — Работать надо, а не самопожерт­вованием заниматься! Ползи давай, жертва! А то ремня выпишу будешь знать, как без команды погибать!

Дальнейший путь до вершины проделали с трудом, но без при­ключений. Хуже всего пришлось на последних трех метрах — стена тут нависала над землей, так называемый отрицательный угол, когда гравитация тебе не помогает, а наоборот, отрывает от скалы. Даже Пошта едва не сорвался — но вылез, закрепился и вытащил остальных.

Минут десять все просто лежали на спине, скинув рюкзаки, и смотрели в белое крымское небо. Потом подал голос Кайсанбек Аланович, как наименее уставший.

— Уважаемый

Воловик... Простите, не знаю, как вас по имени...

— Алексей, — представился матрос. — Можно просто Леша.

— Алексей. Если вас не затруднит. Будьте любезны. Не могли бы потом — как-нибудь, в приватной обстановке — повторить то, что говорили этому дуралею, — профессор кивнул на Костю, маль­чишка густо покраснел, — на скале? Я хотел бы записать, негоже такому филологическому сокровищу пропадать.

— Да ладно, — смутился Воловик. — Я что... Вот наш боцман — тот мог загнуть, за ним даже капитан ходил и записывал...

Посмеялись, попили воды, сложили снарягу обратно в рюкза­ки. Дальнейший путь — слава богу, прямой — пролегал через яйлу крымское плоскогорье, которое больше всего напоминало Степь, если забыть, что находишься на высоте сорока метров. Судя по атласу, плоскогорье обрывалось ущельем, носившим название Дубо­вое, а оттуда уже рукой подать было до дороги, ведущей к Старому Крыму.

— Вроде бы дальше все просто, — прикинул Пошта.

— Э, я бы не торопился с такими выводами, — заявил Зиняк. — Это горы, а я, морская душа, горам не доверяю. Мало ли какая не­чисть тут обитает...

И всю дорогу через плоскогорье Кара-Дага мичман Зиняк тра­вил байки — про Черного Спелеолога, Белого Альпиниста, Жука-Глазоеда и неведомую зверюгу Бабайку, которой боялись даже мутанты-отдыхайки. Словом, дорога прошла весело. Рассказчик из Зиняка был великолепный, пару раз пришлось сделать привал просто для того, чтобы нахохотаться вволю.

Ближе к сумеркам вышли к ущелью.

Хорошо, что Пошта шел первым — он успел заметить, как блес­нула в траве тонкая леска. Пошта замер, вскинул кулак — отряд дисциплинированно остановился. Пошта присел на корточки и проследил путь лески в ближайшие кусты.

Это была классическая растяжка — два колышка, вбитых в зем­лю, к одному привязана граната Ф-1, леска крепится к чеке, предо­хранительные усики заблаговременно отогнуты. Заденешь ногой леску, и через три секунды весь отряд посечет осколками, у кото­рых радиус разлета — метров двести, убежать не успеешь.

— Так, похоже нас тут ждали. Или не нас, без разницы. Здесь ходить опасно, под ноги смотреть внимательно, обращать внима­ние на все — поврежденный дерн, слишком желтая трава, стран­ные кусты и так далее.

В ущелье Пошта нашел и обезвредил еще четыре ловушки. Одна — тоже растяжка, но с самодельной миной-«лягушкой» (та же «лимонка», подпертая снизу пружиной от автомобильной рес­соры; перед взрывом гранату подкидывает в воздух метров на де­сять, и она убивает даже тех, кто сообразил залечь). Вторая — про­стейшая мина нажимного действия, алюминиевая трубка с патро­ном от «калаша» внутри, под капсюлем — самодельный боек. Наступаешь — и пуля отрывает полстопы. Третья — еще примитивнее, остро заточенный кусок бамбука, измазанный фекалиями. На­ступил, проколол ступню, получил заражение крови и гангрену.