Крым-2. Остров Головорезов

Аверин Никита

***

Уговорить Телеграфа остаться оказалось делом непростым: листоноша ото всюду ждал подвоха. К тому же, он категорически не хотел оставлять «Мародер» на хранение Валентину Валенти­новичу. Бандеролька подозревала, что Телеграф просто был не готов превратиться из автомобилиста в пешехода, вот и приве­редничал.

— Вы поймите, — убеждал его Валентин Валентинович, сверкая стеклами противогаза, — на обратном пути топливо завезете — и заберете. Я же не вор, я даже не коллекционер, я — хранитель. У меня ничего не пропадает

и ничего не портится.

— Допустим, у вас — нет. А если налет?

— Да какой налет! Это у вас на большой земле, — видимо, так на Керченском полуострове называли Крым, — войны, налеты. У нас же все мирно, все друг друга знают. Вот сами посмотрите, какие люди замечательные. У нас хорошо. Исторически так сложи­лось, — тут Валентин Валентинович запнулся, и глаза его забега­ли, даже под противогазом было видно.

Телеграф шумно вздохнул.

И вдруг откуда-то повеяло шашлыком. Бандеролька носу свое­му не поверила. Ее спутники принялись принюхиваться, недовер­чиво раздувая ноздри. Солнце было еще высоко, но тени от окру­жающих долину холмов стали длинными и густыми. Ветер сюда не задувал, дневная жара придавливала сковородкой. «А который, собственно, час, — подумала Бандеролька. — Наверняка уже около семи. А значит, до Керчи все равно не добраться до наступления темноты, и стоит переночевать в предположительно безопасном месте, где к тому же пахнет шашлыком».

— Ну, если мирно, — внезапно сдался Телеграф.

— Хотите долговую расписку? Что беру «Мародер» в полной комплектации и обязуюсь вернуть?

Листоноша аж крякнул от неожиданности и удовольствия. До­кументы — признак цивилизации, письменные свидетельства ее. В нынешнем мире их признают единицы. И вдруг человек сам, по доброй воле, предлагает составить расписку!

— Уговорили, — расплылся в улыбке Телеграф. — Если распис­ка, сразу ясно — человек серьезный.

Оставшееся до дискотеки время провели с пользой и приятно­стью: отмылись в бункере у Валентина Валентиновича, переоде­лись в чистое. Бандеролька уломала Телеграфа выдать из запасов несколько банок консервов на общий стол.

На танцах она была единственный раз в жизни — в Джанкое, на выпускном, когда подростки становились полноправными листоношами. И теперь очень хотелось этот опыт повторить. Расспра­шивать Валентина Валентиновича о порядках, царящих на мысе Казантип, Бандеролька не решилась, и все переживала, что в по­ходной одежде будет выглядеть глупо, а платья с собой не взяла (не только по причине полной несуразности такой идеи, но и по причине отсутствия платья в гардеробе).

Время близилось, солнце уже не освещало долину.

— Вы готовы? — В комнату, выделенную гостям (две двухъя­русных кровати и столик), постучался Валентин Валентинович. — Поспешим же! Дискотека вот-вот начнется, а дискотека — это хо­рошо!

Они выбрались на поверхность. Запах шашлыка стал сильнее. Над долиной неслись ритмичные звуки, будто кто-то молотил в лист жести. У Бандерольки аж дыханье сперло.

Следом за хранителем они пересекли долину и вскарабкались на перевал. Берег круто обрывался — песчаный пляж был в не­скольких метрах внизу, по обрыву шла еле заметная

тропинка.

Вид открывался фантастический.

Солнце только зашло, воды моря были абсолютно спокойны, недвижны, и отражали все оттенки закатного неба — только на тон светлее. В густой синеве неба зажглись первые звезды, круглые и любопытные.

А на изгибающейся дугой полоске пляжа уже собралась толпа.

Там был крытый камышом навес, видимо, бар, окруженный вы­сокими скамейками. Был костер, полыхающий ярко и празднично. Было несколько мангалов с исходящим соком и запахами мясом. Была музыка — та самая, похожая на барабанную дробь. И быта целая толпа отдыхающих, уже начинающих танцевать под откры­тым небом.

Сначала взгляд Бандерольки выхватил только вскинутые к небу руки, разноцветную, очень яркую, одежду, но потом она за­метила, что люди, танцующие на песке, пренебрегают защитными костюмами и противогазами. Мутанты. Несмотря на непредвзя­тость и на то, что листонош с трудом можно было отнести к людям, Бандерольку передернуло: населяющие Крым мутанты слыли тва­рями злобными.

Впрочем, в танцующих агрессии не было.

Валентин Валентинович спустился к морю, Бандеролька по­следовала за ним, обмирая.

Чем бы ни была «Республика Казантип», которую смотритель пытался реконструировать, получилось у него симпатично. Под камышовым навесом действительно был бар, между бутылок (ста­ринных, произведенных до Катастрофы, но с явно современным содержимым) горели невысокие свечи. За стойкой хозяйничала очень улыбчивая и очень зубастая шестирукая девушка в майке с надписью «Кали». У самого обрыва находился источник загадоч­ных звуков — сложная музыкальная установка, совмещающая ударные, гитару, пианино и что-то еще. Управляли установкой и задавали ритм всему собранию сиамские близнецы, похожие боро­дами и залысинами. Правый, в черных очках и бандане с черепом, увлеченно бил в барабаны.

— Труевая дискотека, — похвастался Валентин Валентиныч. — Братья Труи — лучшие из лучших на Керченском полуострове! Отдыхайте, друзья. Отдыхать — это хорошо.

Он улизнул, оставив листонош в некоторой растерянности. Бандеролька аж вцепилась в руку Стаса — ладонь у доктора была мокрая и холодная.

Вокруг бесновались. Руки и ноги, изогнутые под немыслимыми углами, локти и колени в невероятном количестве, глаза красные и светящиеся, волосы белые, как проростки картошки и зеленые, носы самых разных форм, и все это — слепленное в нелепые, фантасмагоричные вариации. Кони листонош здесь не особо выделя­лись бы.

— Вот ведь пакость, — пробормотал Телеграф. — Нет, молодежь, стар я для этого непотребства. Идите, развлекайтесь. Только шаш­лык этот не ешьте, хрен знает из кого он приготовлен. А я пойду в машину и спать лягу, заодно имущество наше переберу, для за­втрашнего похода перепакую.

Он ушел. Бандеролька плотнее прижалась к Стасу.

— Может, и нам в машину? — спросила она.

— Да ты что?! Всю тусовку пропустить? Ладно тебе, не бойся, держись рядом. Пойдем плясать.

Плясать Бандеролька не умела, и только топталась рядом со Стасом, недоумевая: зачем ей это?