Крымская война. Соратники

Батыршин Борис Борисович

– Да ведь это теперь ваш, а не наш корабль! – Андрей не стал добавлять, что не имеет к «Морскому быку» никакого отношения. Зарин и Кременецкий решили пока не раскрывать севастопольцам истинное происхождение «Адаманта». Конечно, со временем придется посвятить, а пока – хватит с них одного футуршока.

– Жалеете, наверное, о своем «Херсонесе»? Ничего, теперь он войдет в историю: как-никак, первый в мире гидроавианосец!

Работы на «Херсонесе» еще далеки от завершения. Но пока это не играет особой роли – речка Альма, где должны состояться главные события ближайших

суток, всего в двух с половиной десятках верст от Севастополя, гидропланы вполне достают туда со своей базы.

– Да какой там – жалею, голубчик Андрей Геннадьич! – замотал головой лейтенант. – Эдакая мощь, я и мечтать о таком раньше не мог! Ужо дадим прикурить французу!

На «Морского быка», кроме восемнадцати трехпудовых пексановых орудий, самых мощных в севастопольских арсеналах, поставили три пушки Лендера, снятые с «Алмаза». Рядом с чугунными чудовищами кургузые противоаэропланные трехдюймовки смотрятся не слишком солидно, но Перекомский уже имел представление об их точности и дальнобойности, а также и о разрушительной силе осколочно-фугасных гранат.

Крепостные орудия (после нескольких опытов их предпочли корабельным шестидесятичетырехфунтовкам) установили на «Морской бык» вместе с поворотными платформами, прикрыв траверсами из котельного железа и мешков с песком. Арсенал вспомогательного крейсера дополнили четыре карронады и пулемет «Максим» на тумбовой установке. И если карронады представляли угрозу на расстоянии не более пяти кабельтовых, то пулеметные очереди способны очистить палубу неприятельского корабля и со втрое большей дистанции.

Над «трехдюймовым» плутонгом начальствовал мичман с «Алмаза». Кроме него, в экипаже «Морского быка» было еще девять «алмазовцев» – машинная команда и артиллеристы. Корнилову смерть как хотелось поручить флагман своему, севастопольцу, но менять капитана перед самой баталией он все же не решился. Так что «Морским быком», как и раньше, командовал мичман Солодовников. Зарин, узнав, куда отправляется Андрей, приватно попросил его приглядеть за юношей: оказаться в одночасье в обществе адмиралов и легендарных личностей не всякому по плечу.

Андрей усмехнулся, вспомнив этот разговор: похоже, между моряками из 1916-го и 2016-го уже возникла своего рода общность. За это спасибо Сереге Велесову – старый друг вжился в кают-компанию крейсера, стал там своим, и теперь это отношение унаследовали остальные «гости из будущего».

Рация призывно запиликала. Андрей открыл чехол, отжал тангенту:

– Тащ майор, вас Первый требует! Срочно!

Первый – это позывной «Адаманта». Андрей развел руками – служба! – раскланялся с Перекомским и заторопился на мостик.

II

Гидроплан М-5, бортовой номер 37.

27 сентября 1854 г.

Реймонд фон Эссен

С высоты в тысячу метров армия напоминала огромный ромб. Охватить эту фигуру одним взглядом невозможно, и пришлось сделать два полных круга над прибрежной степью, прежде чем удалось составить представление

о походном построении неприятеля.

Мичман качнул штурвал. В летающей лодке Григоровича летнаб сидел справа от пилота, и при правом вираже ему открывалась замечательная картина.

Сегодня место наблюдателя занимал сам Эссен, а «тридцать седьмой» управлял мичман Корнилович. Лейтенант не любил уступать штурвал другим, но ничего не поделаешь – сейчас он не мог позволить себе отвлекаться на управление.

Внизу, в утреннем мареве, от пологой гряды холмов на востоке до полосы прибоя на западе, раскинулась степь. На всем этом пространстве гигантской пыльной амебой ползла вражеская армия. С высоты движение не было заметно, лишь пыльные хвосты за кавалерийскими разъездами, повозками, упряжками, пехотными колоннами показывали, что вся эта махина людей, лошадей, пушек не стоит на месте, а медленно, упорно перемещается на юг.

Эссен пригляделся – кое-где, в головах пехотных колонн, плескались яркие солнечные блики. Он поднял бинокль. Так и есть: французы идут с музыкой, и если бы не треск «Гнома», то и сюда донеслись бы бравурные звуки маршей. А дальше трепещет на ветру полотнище неразличимых с такого расстояния цветов – знамя.

* * *

Об этом построении рассказывали вчера на военном совете. Сент-Арно расположил войска гигантским ромбом, углом в сторону русских, и на острие этого угла блестит бронза полковых оркестров, полощутся знамена. Бинокль, подарок «потомков», давал роскошное увеличение: с расстояния в две с лишним версты лейтенант различал красные фески и синие куртки французской пехоты. Зуавы. Отборные африканские стрелки, головорезы маршала Сент-Арно, марширующие по сухой крымской земле.

В интервалах между батальонами пылят орудийные запряжки, внутри ромба ползут обозы, вперемешку с конными отрядами. Замыкают построение красные колонны британской пехоты – того, что осталось от нее после позорного бегства в Варну. Ох и икается сейчас британцам, подумал лейтенант. Наверняка и союзники, и собственная пресса костерят их на все лады…

Перед фронтом растянуты редкие цепочки стрелков, скачут всадники – союзники отгородились от неприятеля завесой легкой кавалерии. И не зря, ведь вокруг рыщут казачки, не давая интервентам ощупывать местность впереди войск кавалерийскими разъездами. Впрочем, французов мало интересует разведка – «ромб» ползет наугад, и его движение через несколько десятков верст в любом случае приведет к крепостным веркам Севастополя.

Если бы… если бы не жалкая, в какой и козу-то не утопишь, речушка Альма, чей обрывистый левый берег вздымается точно на пути пришельцев.

Дальше, за поднятой армией пылевой тучей, в раскаленной солнцем степи поднимаются к небу дымки. Казаки стараются, сообразил Эссен: князь Меньшиков велел истреблять запасы фуража, которые нельзя вывезти. А его новый советник, генерал Фомченко, предложил заодно жечь и любые постройки, включая заборы, – неприятеля надо лишить дров для приготовления пищи и дерева для устройства полевых укреплений.