Крымские тетради

Вергасов Илья Захарович

Еще дважды ночной воздух содрогался от партизанских противотанковых гранат.

Четыре автомата полоснули свинцом в темноту, и только тогда ожила долина от криков, трескотни автоматов, беспрестанно взлетавших в бархатное небо ракет.

– Пошли, хлопцы, - сказал Терлецкий и увел партизан по тропе, известной только ему.

...Рапорт Терлецкого был краток, как и его подход под Комары. Доложил, козырнул и замер.

– Молодцы!
– говорю ему.

– Служу Советскому Союзу!

– Отдыхайте.

–

Есть!
– Поворот и твердым шагом прочь в группу.

– Так просто?
– смотрю на Домнина.

– Созрело.

– И все же...

– Не удивляйся. За ним особый подвиг - Байдарские ворота.

– Неужели он?
– Я ахнул.

– Точно.

...Тогда немецкие полки и дивизии рвались к Севастополю, Шли по шоссейным дорогам, просачивались через тропы, перевалы и ущелья, искали любую лазейку - лишь бы скорее обложить город с суши. Вдоль берега горели курортные городки и поселки, от их отсветов пламенело море.

На "Чучеле" кто-то прикидывал:

– Ох, у Байдарских ворот придержать бы их!

– У тоннеля?

– Конечно! Там двумя пулеметами можно батальон уложить.

А через день или другой - не помню - народ лесного домика был взбудоражен: какие-то пограничники у Байдарских ворот такое натворили, что и поверить трудно. На целые сутки задержали немецкий моторизованный авангард. Трупов там - не счесть.

...Александра Терлецкого - начальника Форосской пограничной заставы срочно вызвали к командиру части майору Рубцову.

– Где ваша семья, младший лейтенант?

– Эвакуирована, товарищ майор.

– Хорошо. Отбери двадцать пограничников и явись с ними ко мне.

Никто не знал, зачем их выстроили так внезапно. Командир части лично обошел строй, посмотрел каждому в глаза.

– Мы уходим, а вы остаетесь. Будете держать немцев у тоннеля целые сутки. Запомните - сутки! И сколь бы их ни было, держать! Кому страшно признавайся!

Строй промолчал. Командир дал время на подготовку, на прощание отвел Терлецкого в сторонку:

– Ежели что случится, Екатерину Павловну и Сашкб будем беречь. Иди, Александр Степанович.

В тесном ущелье гудят дальние артиллерийские взрывы - бьется Севастополь. На каменном пятачке, нависшем над пропастью, стоит табачный сарай - толстостенный, из звонкого диорита.

Внутри пусто, под ветерком играет сухой табачный лист, шуршит. Только на чердаке едва слышны голоса - там пограничники.

Кто-то подходит к сараю, стучит прикладом в дверь. В ответ - ни звука.

Неожиданная автоматная очередь прошивает дверь. Узкие пучки света от карманных фонариков обшаривают темные уголочки.

Немцы входят скопом. Дышат повольнее, тараторят, рассаживаются.

Медленно подползает рассвет.

Глаза с чердака пересчитали солдат. Их было восемь - рослых, молодых, без

касок, с автоматами на животах. Они слали.

За стенами, подпрыгивая на сизых камнях, шумела горная вода, далеко на западе просыпался фронт.

В этот уже привычный шум стали осторожно вплетаться новые звуки немецкие машины ползли к тоннелю.

С чердака полоснули автоматной очередью - ни один солдат не поднялся.

– Забрать оружие, документы!
– Терлецкий первым спрыгнул с чердака. Убрать, прикрыть табаком!

Никакого следа не осталось, лишь под ветерком, как и прежде, играет сухой табачный лист, шуршит.

Светло. Терлецкий посмотрел на тоннель, ахнул: ночной взрыв оказался не ахти каким сильным.

Показал своим пограничникам:

– Плохая работа! Вы меня поняли?

Ниже тоннеля остановились бронетранспортеры, из них высыпали солдаты.

– Вы меня поняли?
– еще раз спросил Терлецкий и лег за пулемет, установленный на чердаке.
– И тихо!

– Иоганн!
– голос снизу.

– Не стрелять! Подойдет - штыком. Бедуха, тебе поручаю.

– Понял.

– Иоганн!
– голос у самых дверей.

Двери скрипнули, приоткрылись, показалась каска и тут же скатилась на желтые табачные листья.

Мотопехота подходила к тоннелю. Солдаты сбились, начали отшвыривать камни.

Одновременно ударили два пулемета. Те, кто был у тоннеля, удрали. Остались лишь убитые и раненые.

Пулеметы строчили по транспортерам.

...Прошли сутки. Уже на табачном сарае ни чердака, ни дверей. Остался каменный остов, остались в живых пять пограничников с Форосской заставы.

Терлецкий, черный от гари, в изорванной шинели, лежал за последним пулеметом.

– Десять гранат, два набитых диска, товарищ командир, - доложил сержант Бедуха.

Подошли танки. Орудия - на остов сарая. Ударили прямой наводкой.

Пограничники выскочили до того, как новый залп до основания срезал всю правую часть сарая.

...К начальнику штаба Балаклавского партизанского отряда Ахлестину ввели пять пограничников - опаленных, с провалившимися глазами, едва стоявших на ногах. Один из них, высокий, сероглазый, приложив руку к козырьку, отрапортовал:

– Группа пограничников Форосской заставы из боевого задания... Пограничник упал.

– Так это вы держали Байдарские ворота?
– спросил Ахлестин, поднимая Терлецкого.

...Александр Терлецкий стал комиссаром Балаклавского отряда.

25

Теперь нам предстоит труднейшее: встреча с командиром Акмечетского отряда Кузьмой Никитовичем Калашниковым.

Пока Терлецкий ходил на Комары, а мы поджидали его, балаклавцы послали своего делегата к Калашникову за солью. Не дал, человека и в лагерь не пустил, ни единым сухариком не угостил.