Крымский цикл (сборник)
Шрифт:
Вода у нас была. Пили они жадно, и многие, напившись, тут же легли в траву, явно собираясь спать. Подбежал штабс-капитан Дьяков, и мы принялись совещаться. Очевидно, это не последние пленные, которых нам предстоит принять, и надо позаботиться о каком-то порядке. Тут подошел полковник Маркович, хмуро взглянул на господ красных кавалеристов и предложил запереть их во дворе элеватора. Никто из нас троих, похоже, не чувствовал в эти минуты ненависти: эти красные сражались до конца, сражались честно, и даже в глазах Марковича были достойными противниками.
Я крикнул, подзывая кого-нибудь из командиров. Конечно, такой
Тем временем прапорщик Немно со своим взводом занялся лошадьми, которых надо было, оказывается, сперва поводить по кругу, а лишь потом поить.
До вечера мы оставались в окопах. Еще две группы красных подлетали к Токмаку, но напарывались на нас и уходили в степь. Один раз пришлось пустить в ход пулеметы, но это, безусловно, была уже агония. Корпуса Жлобы больше не существовало.
А на следующее утро валом повалили пленные. Приходили они почему-то пешком, оставляя лошадей в степи. Быть может, они боялись, что по верховым мы откроем стрельбу. У наших окопов лежала целая гора шашек и сабель, юнкера обзавелись превосходными биноклями, а мне поручик Успенский преподнес тяжеленный маузер в деревянной кобуре. Я знал, что маузер – мечта любого офицера, но, будучи в душе консерватором, не хотел расставаться с наганом. Но маузер я все-таки оставил у себя, сунув его в вещевой мешок.
Пленных было так много, что они не умещались во дворе элеватора, и им самим пришлось отгораживать громадный четырехугольник по соседству, прямо посреди пустыря. Пленный командир эскадрона теперь был за старшего и мотался, как угорелый, размещая новых постояльцев. Он оказался настолько толковым командиром, что даже полковник Маркович отозвал его в сторону и предложил собрать из пленных эскадрон и перейти к Барону. Красный «ком-эск» заговорил что-то о присяге, но мы насели на него, объясняя, что в Мелитопале ему предложат то же самое, а в случае отказа поставят к стенке. Краснопузый, кажется, понял, побледнел, но, подумав минуту, вновь отказался. Нам стало жаль его, но больше уговаривать мы не стали. В конце концов, любой из нас на его месте поступил бы так же.
Пленные были отправлены только через три дня. К этому времени не оставлось сомнений, что с красными покончено. Рассказывали, что Мелитополь забит пленными, и Барон прямо на месте формирует из них маршевые роты.
1 июля к нам заехал Яков Александрович. Он выглядел усталым, не слушал наши доклады и лишь пожурил за то, что мы не сообщили ему о радиоприемнике. Он не гонял бы связных, а прислал бы шифровальщика и держал бы с нами постоянный контакт. Пришлось повиниться, поручик Успенский вновь пристал к Якову Александровичу с предложением сыграть в преферанс, но командующий мог лишь
Прощаясь, Яков Александрович внезапно спросил у меня, в каких я отношениях с полковником Выграну. Я пожал плечами и предположил, что с полковником у меня вполне приличные отношения, во всяком случае, у него не было повода для недовольства мною. Яков Александрович кивнул и уехал. Я сразу же забыл этот странный вопрос, но вспомнил его через два дня, 3 июля, когда мы получили приказ срочно возвращаться в Мелитополь, чтобы грузиться в вагоны. Штабс-капитан Дьяков с довольно кислым видом показал мне бумагу и велел собираться. Я временно переводился из отряда в штаб корпуса, где поступал в распоряжение полковника Выграну.
Я передал роту поручику Успенскому, велев не баловать прапорщика Мишриса и не подпускать прапорщика Немно слишком близко к лошадям. Похоже, приказ всех удивил, но я был удивлен не меньше и мог лишь предположить, что полковник Выграну затеял очередной рейд против «зеленых» и решил вызвать меня на подмогу.
В Мелитополе я проводил отряд до станции, и дал страшную клятву штабс-капитану Дьякову вернуться в отряд при первой же возможности и напомнил о нашей сестре милосердия. Дьяков мрачно взглянул на меня, и я понял, что мои слова снова расценены как покушение на командирскую власть.
Штаб корпуса уже покинул Мелитополь, но полковника Выграну я нашел быстро, в городской комендатуре. Выграну был как всегда хмур, молча пожал мен руку и усадил на стул напротив. Помолчав с минуту, он осведомился о моем здоровье. Я поблагодарил, кстати поздравил с новыми погонами и поинтересовался, как он чувствует себя после ранения. Выграну буркнул, что все это ерунда, чувствует он себя превосходно, а меня вызвал по одному весьма малоприятному делу. Я было подумал, что мною заинтересовался ОСВАГ, или та контора, что у нас теперь вместо ОСВАГа, но дело оказалось в другом. Впрочем, будь у меня выбор, я, может, предпочел бы скорее ОСВАГ.
Несколько дней назад двое офицеров из штаба Барона, направляясь в Мелитополь на легковом авто, сбились с дороги и заехали куда-то не туда. Куда именно – мы так и не узнали, но позавчера агентура сообщила, что оба они попали к Упырю и покуда, вроде, живы. Раньше Барон в таких случаях договаривался с Упырем сравнительно легко, но после того, как наши в Севастополе перевешали махновское посольство, всякие контакты были прерваны. Упырь взбесился и пообещал вешать любого, кто в погонах.
В общем, дело было ясное, но эти два полковника были Барону чем-то особо дороги, и он приказал выручить их любой ценой. Выграну получил особые полномочия и занялся этим делом.
Нам повезло в одном: несколько дней назад, почти одновременно с разгромом Жлобы, морозовцы застукали в селе небольшой отряд из воинства Упыря. Почти всех уложили на месте, но пятеро попали в плен. Среди пленных оказались два брата Матюшенко, – по агентурным данным, люди, близкие к Упырю. Старший Матюшенко, по слухам, был одним из его телохранителей из знаменитой Черной сотни имени Нестора Махно. Выграну получил разрешение на обмен всей этой компании на пленных полковников, и теперь оставалось как можно скорее провернуть это нелегкое дело.