Крымский излом. Часть 4
Шрифт:
Генерал Бережной легко спрыгнул на дно окопа и с большим трудом приоткрыл перекошенную взрывом дверь блиндажа.
– Фарш, – негромко сказал он, заглянув вовнутрь, – Видимо, пары бензина через амбразуры успели затечь в блиндаж.
Сталин сверху заглянул в блиндаж, потом аккуратно обошел выброшенную из окопа расплющенную баранью тушу, и сказал с прорезавшимся от всего увиденного грузинским акцентом, – Дэйствытэлно, если бы тут были нэмцы, то с ними было бы то же самое…
– Товарищ Сталин, – неожиданно невпопад брякнул генерал Яковлев, – Женевская конвенция не позволяет использовать пленных для испытания нового оружия…
–
– Так точно, товарищ Сталин, что дальше надо делать, мы знаем, – ответил выбравшийся из окопа Бережной, отряхивая колени.
Сталин посмотрел на Берию, – Лаврентий, всех, кто участвовал в разработке этого адского жупела надо наградить. Люди заслужили наград – такое оружие они нам дали в руки! Но уровень секретности должен быть соответствующий. Ты меня понимаешь?
– Понимаю, товарищ Сталин, – ответил Берия.
– Вот и хорошо, – сказал Верховный и, посмотрев в сторону пожара на дальнем конце разрушенной позиции, добавил, – А, кстати, что это там так горит?
– Края участка прорыва, товарищ Сталин, – ответил Василевский, – обработали в шахматном порядке фугасными и напалмовыми снарядами. Это делается для того, чтобы предотвратить попытку противника закрыть прорыв ударами с флангов, и перекрыть дымовой завесой видимость фланкирующим немецким пулеметам.
– Понятно, – сказал Сталин, – думаю, что здесь мы все уже увидели. Так что показывайте, что там у вас еще?
– Площадка № 2, товарищ Сталин, – сказал Василевский, – это полномасштабный макет участка обороны для отражения летнего наступления немцев.
– Поехали, – кивнул Верховный, – посмотрим на вашу оборону.
Четверть часа спустя, там же
Километрах в двух от разрушенной «вражеской» позиции, за небольшим лесочком происходило совсем иное действо. Там, на участке примерно в четыре километра по фронту и пять в глубину была выстроена копия, на этот раз, уже советских полевых укреплений. Три линии изломанных траншей по переднему краю с блиндажами, пулеметными точками и позициями противотанковой артиллерии. А за ними, примерно в километре, еще одна линия укреплений, на этот раз построенная по принципу замаскированных противотанковых опорных пунктов. Такие же ПТОПы, только еще находящиеся в процессе строительства, были видны и в глубине советской обороны. Выехав на небольшой пригорок машины остановились, и Верховный с сопровождающими его генералами вышли посмотреть на развернувшуюся перед ними панораму.
– В настоящий момент, – сказал Василевский, - в полосе Юго-западного фронта на один стрелковый полк полной численностью в девятьсот штыков, приходится три с половиной – четыре километра линии фронта. Судя по прошлой редакции событий лета сорок второго года, на направлениях главных ударов на позиции одного нашего стрелкового полка будет наступать до одной полнокровной пехотной дивизии немцев в полосе действия танковых корпусов поддержанной действиями одного танкового батальона. А это пятьдесят-шестьдесят средних танков Т-III и T-IV.
– Понятно,
– Первым шагом, товарищ Сталин, – сказал Василевский, – была директива Ставки о временном переходе к стратегической обороне, которую вы сами подписали в начале апреля. Важно было выбить из голов бойцов и командиров шапкозакидательские настроения, и заставить их обратить внимание на укрепление полевой обороны. Выпущенное в то же время «Наставление по применению траншейной тактики» покончило с практикой построения полевой обороны на основе стрелковых ячеек, характерных для Гражданской войны.
– Хм, – сказал Верховный, – мне довелось полюбоваться на эти ячейки в Гражданскую под Царицыным. Давайте поедем и посмотрим на эту вашу оборону поближе.
– Хорошо, – кивнул Василевский, – тем более, что там у нас сейчас проходит переподготовку поступающий из госпиталей и призываемый из запаса младший и средний комсостав стрелковых и артиллерийских подразделений, от командира отделения и командира орудия, до командира роты-батареи включительно. Артиллеристы учатся взаимодействовать с пехотой, и наоборот. Раньше этому уделялось совершенно недостаточно внимания.
– И давно вы этим занимаетесь? – спросил Сталин, остановившись у машины.
– С начала апреля, товарищ Сталин, – ответил Василевский, – скоро уже будет второй выпуск.
– Очень хорошо, – сказал Вождь, садясь в машину, – поехали.
На позиции навстречу высокой комиссии прихрамывая вышел грузный седой полковник.
– Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий, – сказал он, остановившись и приложив руку к козырьку фуражки, – Разрешите представиться, начальник особых стрелковых курсов полковник Селиванов Иван Никанорович.
От Сталина не ускользнули ни старорежимное обращение, ни внешний вид полковника, который с молодцевато закрученными усами и короткой седой бородкой даже в форме командира РККА смотрелся офицером и дворянином.
– Вольно, товарищ полковник, – сказал Верховный, и огляделся, – Как я понимаю, вы начинали службу еще в старой царской армии, и воевали в Империалистической?
– Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий, – ответил полковник Селиванов, – воевал в Карпатах, в Железной бригаде небезызвестного генерала Деникина. Командовал ротой, батальоном, и даже, временно, полком. Дослужился до подполковника. После тяжелого ранения летом шестнадцатого был признан полностью негодным к военной службе, и списан в отставку подчистую. В междуусобной смуте не участвовал ни в каком качестве, поскольку по состоянию здоровья сумел избежать мобилизации как в колчаковскую, так и в Красную армии.
– Подполковник Селиванов, – сказал Василевский, – с самого начала войны пытался добровольцем пойти на фронт. Но в военкомате ему сначала было отказано. Потом о нем вспомнили, когда мы начали разыскивать специалистов по окопной тактике прошлой войны. При переаттестации подполковнику Селиванову было присвоено очередное звание, после чего Управлением Кадров он был направлен сюда, руководить Особыми Стрелковыми Курсами.
– То что товарищ Селиванов сам вызвался пойти на фронт – это очень хорошо, – сказал Сталин задумчиво, – мы видим, что против немецкого нашествия поднялся весь наш народ, Но, давайте поговорим о деле.