Крыши Тегерана
Шрифт:
Потом я на долгое время умолкаю — не знаю, что еще сказать.
Тишина в комнате давит на меня со страшной силой. Это намного труднее, чем то, что вытерпел Ахмед ради Фахимех. Я бы с радостью вместо этого согласился на взбучку. Нет ничего более постыдного, чем влюбиться в невесту друга и признаться в этом.
Господин Надери прикуривает сигарету и, откашлявшись, спрашивает:
— Что ты пытаешься сказать, сынок?
Пристыженно замолчав, я качаю головой.
— Будь прокляты те негодяи, которые погубили жизни и надежды
Краем глаза я вижу, как она вытирает слезы белым носовым платком.
— Не надо ничего больше говорить, если тебе неловко, — успокаивающим тоном произносит господин Надери. — Уверен, мы и так все знаем.
Госпожа Надери кивает в молчаливом согласии, а Переодетый Ангел вытирает слезы под паранджой.
— Эта трагедия понапрасну и так несправедливо искалечила жизни многих людей, — говорит госпожа Надери. — Ни один из вас — повторяю, ни один — не должен чего-то стыдиться. Можно только мечтать о том, чтобы мысли, которых ты устыдился, были самым большим злом, которое с нами произошло. Будь проклят этот дьявол.
— Я очень ее любил, — заливаясь слезами, выпаливаю я наконец. — Она была моей жизнью, она была моим будущим.
Господин Надери выпускает дым и говорит:
— Послушай, сынок. Жизнь похожа на лодку без паруса — невозможно предугадать, где эта лодка возьмет нас на борт или к какому берегу мы в конце концов причалим. Иногда более разумно не идти против ветра и принимать обстоятельства такими, как есть, как бы больно это ни было, веруя в Божью мудрость и судьбу. Никто не сможет найти оправдание страданиям, которые мы все перенесли, и ничто никогда не прекратит эту боль. Хотелось бы мне предложить тебе другой выбор — Бог свидетель.
Он неожиданно умолкает и, глубоко затянувшись, бросает взгляд на Переодетого Ангела — она все еще тихо плачет под вуалью, — а потом качает головой.
— Клянусь твоей любовью к Зари — свету очей моих и дыханию моей жизни, — что все мы желаем иного. Может быть, когда-нибудь все это обретет смысл, но не сейчас.
Опустив голову, он трет глаза и продолжает курить.
Переодетый Ангел подходит к господину Надери, обнимает его и шепчет что-то ему на ухо, отчего тот моментально успокаивается. Меня удивляет его поведение, я не знаю, что и подумать.
— Он хочет сказать только, — добавляет госпожа Надери, — что ты всегда будешь в нашем доме желанным гостем. Мы знаем о твоих чувствах к Зари, не нужно этого стыдиться. Мы знаем, что и она любила тебя. Вот все, что я хочу сказать.
Она качается из стороны в сторону, в отчаянии хлопая себя по бокам.
— Нам трудно об этом говорить. Мне так жаль. Нам остались лишь утраченные надежды и разбившиеся мечты. Нам действительно очень трудно об этом говорить.
Господин Надери разражается горькими рыданиями, и Переодетый Ангел все крепче обнимает его и шепчет все громче.
— Не плачьте, не плачьте. Прошу вас, не плачьте. Ради
За кружевом паранджи я вижу ее глаза — эти ангельские печальные глаза, они кажутся мне очень знакомыми. Я помню их по фотографии из фотоальбома Зари. Она отворачивается и идет к двери. Господин Надери продолжает плакать и все время повторяет, что ему очень жаль.
— Слава богу, у вас есть она, — говорю я, указывая на Переодетого Ангела. — Для Зари она была почти как сестра.
Господин Надери, качая головой, шепчет:
— Да, хвала Создателю, у нас есть она!
Я поднимаюсь, чтобы уйти, и господин с госпожой Надери обнимают меня.
— Когда я вернусь, вас здесь не будет, — вскрикиваю я.
— Да, — подтверждает господин Надери.
— Как же я вас найду? — спрашиваю я, рыдая, как дитя, которое навеки разлучают с родителями.
— Мы сами тебя разыщем, — говорит господин Надери. — Клянусь любовью Зари к тебе, что мы тебя разыщем.
«Любовью Зари ко мне». Эти слова терзают мне сердце. Что-то внутри меня рвется на части. Я не смогу уехать из этой страны. Но потом я думаю о том, что господин и госпожа Надери, Кейван и Переодетый Ангел не будут больше здесь жить, и понимаю, что должен уехать как можно скорее.
Через считаные минуты я с тяжелым сердцем возвращаюсь домой.
33
ЕЩЕ ОДНУ, ПОЖАЛУЙСТА
В тот же день мама спрашивает меня, не хочу ли я пойти с ней за покупками. Я отвечаю, что хочу, но устал и предпочел бы остаться, чтобы насладиться последними днями в родном доме. Она обнимает меня со словами:
— Я буду скучать по тебе.
— Я тоже буду скучать по тебе, мамочка.
— О нет, нет. Ты, дорогой мой, понятия не имеешь, как мать может скучать по ребенку. Так что не говори мне этого: «Я тоже буду скучать по тебе».
Я киваю.
— Как бы тяжело мне ни было, — говорит она, пытаясь улыбнуться, вместо того чтобы плакать, — я знаю, для тебя это наилучший вариант. Я собираюсь часто навещать тебя, даже если для этого потребуется продать дом, семейный автомобиль и все мои драгоценности, потому что нам нельзя разлучаться на целых четыре года.
Я обнимаю ее.
— Четыре года — это ерунда. Они пролетят как одно мгновение. Ты должна радоваться, что немного отдохнешь от меня.
То ли смешок, то ли всхлип она прячет за улыбкой.
— А ты, пожалуй, прав, — говорит она.
После ее ухода я усаживаюсь в кресло у бассейна во дворе. Пока весеннее солнце убаюкивает меня до полудремотного состояния, я размышляю о том, что произошло в доме Зари. Несмотря на всю мучительность этой встречи, я рад, что пошел и поговорил с четой Надери. Я чувствую, что принял правильное решение. Это был поступок взрослого человека, и хорошо, что я не избрал эпистолярный способ общения.