Крысиная башня
Шрифт:
— Шо вы желаеде похле ‘аботы? — Пациент снова стоял возле Полины.
— Шплю, — ответила она.
— П’ямо с’азу?
— Да, вот тут, на коврике.
— Но, мофет быдь…
— Не мофет. Лед положите на стойку и можете идти. Всего доброго.
Пациент положил на стойку покрытый капельками конденсата пакет со льдом, неуклюже вдел длинные руки в кожаную куртку, такую же потрепанную, как его бумажник, и вышел за дверь. Полина невесело усмехнулась.
На экране появился Мельник, но она выключила телевизор. Она больше не могла этого выносить.
Мельнику
Сначала он чувствовал себя беспомощным и потому был вынужден позволить ассистенту взять себя за локоть и повести по коридору. Они прошли шагов десять или пятнадцать, потом ассистент сказал: «Осторожно, порог».
Пока они шли, Мельник, словно собака, которая ловит нить нужного запаха, искал следы присутствия Насти. Нашел и, чувствуя себя виноватым, все-таки снова забрался к ней в голову. Увидев себя ее глазами на одном из рабочих мониторов, Мельник убрал руку ассистента со своего локтя и сказал:
— Дальше я сам.
Ассистент хотел возразить, но Мельник уже уверенно шел к центру съемочного павильона. Он видел глазами Насти сидящую на диване девушку, однако имени ее разобрать не мог: кажется, и сама Настя помнила его нетвердо.
Она вздрогнула и напряглась, заметив его присутствие, и он не стал задерживаться надолго, а вместо этого перешел к блондинке — очень осторожно, чтобы не нарушить и ее хрупкого равновесия. Блондинка ничего не почувствовала. Пожалуй, первый раз вход в чужую голову вышел у Мельника так гладко.
— Итак, что вы можете сказать про человека, который находится перед вами? — спросила Мельника Анна.
«Девушка. Молодая. Светловолосая. Имя начинается на букву «Д». Дана или Дина. Может быть, Донна».
— Что-нибудь еще?
— Ей около двадцати лет, и она нервничает.
Мельник пожалел, что оставил Настю, — это было неправильное решение. Он не решался копать в голове блондинки глубоко, а на поверхности у нее была только одна тревожная мысль: «Только не узнай про аборты. Только не про аборты. Нельзя думать про аборты, иначе кто-нибудь обязательно узнает». Мельник не мог рассказать об этом и замолчал.
Выйдя из съемочного павильона, он почувствовал себя ослепшим: после ярких прожекторов в тускло освещенном холле глазам едва хватало света. Мельник стоял в коридоре, засунув руки в карманы наглухо застегнутого пальто, и пытался согреться. Теперь он мерз сильнее, чем в тот день, когда приехал в Москву, и это сильно раздражало его. Он привык чувствовать себя сильным и здоровым. Мельнику хотелось выбросить пальто, расправить плечи, набрать полную грудь воздуха, но что-то держало его, мешало и сковывало. Пока он собирался с мыслями, закончилось испытание для последнего медиума. Прихрамывающий Соколов прошел мимо, опираясь на красивую трость, не поворачивая головы, не глядя на замершего у стены соперника. Спустя минуту коридор заполнился людьми. Одни выносили из павильона реквизит и оборудование, другие стояли, разговаривая
Мельник повернул в один коридор, потом в другой и вдруг об кого-то споткнулся. Было темно, и ему не сразу удалось разглядеть девушку, которая сидела на полу, прижавшись спиной к стене. Девушка плакала.
— Что случилось? — спросил Мельник.
— Ничего… такого… Ничего, — ответила девушка. — Вы идите, я в порядке.
— Но все-таки…
— Да идите уже! — Она пыталась быть убедительной и настойчивой, но Мельник чувствовал ее страх.
— Как вас зовут? — спросил он, усаживаясь у стены рядом с ней.
— Вы же умеете читать мысли! — сказала она, спешно вытирая слезы. — Вот и прочитайте.
— А если я шарлатан? Если я ничего не умею? — тихо спросил Мельник.
— Ну уйдите же! — Девушка не смела повысить голос, чтобы пустые пространства коридоров не разнесли эхо по всему зданию, и кричала шепотом: — Вы меня раздражаете!
— Я? — переспросил Мельник.
— Вы все, — ответила она.
Мельник остался сидеть рядом с ней. Сначала она молчала, но потом заговорила снова, и на этот раз ее голос звучал намного спокойнее:
— Вы простите, это нервы, от усталости, наверное… Вы идите, правда, я уже… отдохнула.
Она говорила с легким акцентом, хотя и довольно чисто. Глаза Мельника привыкли к темноте, и он наконец смог разглядеть ее лицо: крупный нос, большие глаза, длинные ресницы, волосы до плеч — черные, мягкие, невероятно густые. Он помнил эту девушку: она зацепилась за карман его пальто карабином.
— Иринка, — представилась девушка. И тут же поправилась: — Ирина. Ира.
— Вячеслав. Мельник.
— Да, я знаю. Я же с вами работаю. Я — логгер.
— Кто?
— Никто не знает, кто такие логгеры, — она мягко Улыбнулась. — На самом деле ничего сложного. Я работаю с ноутбуком, который синхронизирован с видеокадрами. Записываю, что и когда происходит на площадке.
— Зачем?
— Ну как зачем? Вот представьте себе: мы работали сегодня больше пяти часов. Это пять часов видеозаписи на каждой из трех камер. То есть, чтобы собрать передачу, потребуется отсмотреть пятнадцать часов видео. Это практически невозможно. А я делаю список эпизодов, на монтаже по нему ориентируются. Нужен им, скажем, Мельник, и они видят: Мельник угадывает певицу, 00:45:32:19. Идут на это время — и находят ваш эпизод.
Иринка снова улыбнулась, Мельник улыбнулся в ответ — лед между ними был сломлен.
Он подумал о черной тени, мелькнувшей в голове у Насти на съемках прошлой программы, и задал ей вопрос, который занимал его всю прошлую неделю:
— Вы — то, что мне нужно, — мягко сказал он, — Вы не помните, кто проходил испытание со шкафами сразу после меня?
— Странный вопрос, — ответила она со смехом.
— И все-таки.
— Зачем вам?
— Ну… Мне просто интересно.
— Попробую вспомнить. — Она откинула голову назад и прикрыла глаза, вспоминая: — Не помню ее имени. Она не прошла в шоу. Такая лохматая. У нее косил глаз.