Крысиные гонки
Шрифт:
– Ты, морда, ты меня «говнюком» назвала?? Ты полицию звать собиралась?? – проорал он ей в лицо. Выходящие следом за ней из магазинных дверей шарахнулись в стороны. Тётка не успела раскрыть рот, как парень наотмаш взмахнул рукой, – и кусок велосипедной цепи, намотанной у него на руку, хлёстко и тяжело опоясал ей лицо, оставив моментально вспухший кровавый рубец.
– Аааа-вввввввввввввввв!!.. – дико завыла тётка, тут же уронив сумку и хватаясь за лицо, – а рыжий гопник, размахнувшись ещё раз, с оттяжкой полоснул ей по голове цепью ещё раз, зацепив и руку, которой она схватилась за лицо. Тётка грузно брякнулась на колени, продолжая выть, и стоящий чуть поодаль Дьявол почему-то подумал, что сейчас гопник бросится бежать, – ведь вокруг были люди, много людей, они образовали кольцо в метров в десять, и теперь кто с возмущением, кто с ужасом, и все – с жадным
Конечно же, у него не возникло и мысли вступиться за неё – только что, в магазине, он про себя от души пожелал и ей, и другим счастливчикам, кому достались макароны, сдохнуть этими макаронами подавившись; а сейчас он вдруг с жадным любопытством впитывал яркие детали избиения. И никто из стоящих кроме него мужчин тоже не сделал ни движения чтобы помешать избиению. Это было совсем не так, как он, они – его коллеги – актёры изображали на сцене и даже где-то в кино, – мордобой, пусть жестокий, но зрелищный и «красивый»; здесь же зрелищного было всего ничего: утробно воющая тётка, не отрывающая руки от залитого кровью лица, и хэкающий как дровосек парень, лупящий в неё ногами как в подушку. Но это всё было настолько просто и наглядно, настолько доступно!.. Взял – и отделал как захотел! Просто так – без красивых слов на публику, без позы и напыщенных монологов, грубо и жестоко, – этот, несомненно подонок, бил сейчас ногами эту, несомненно добропорядочную даму; возможно – домохозяйку, возможно – мать, или даже бабушку; бил сильно и жестоко, возможно даже собираясь забить её насмерть, – и никто не вступался, хотя это уже продолжалось достаточно большое время, пару минут; и никто не кричал «Полиция – полиция!», и никто не пытался оттащить его, и никакой полиции… Взял – и избил. За то что не пустила его к продавщице за макаронами. И, возможно, убъёт сейчас. А из противодействия ему – только вскрики и взвизги нескольких женщин среди окружающих, да «Что же это делается??» И ещё вполголоса «За что это он её так?..»
И никаких полицейских.
Когда парень уже даже порядком запыхался, кто-то из женщин пискнул «Мужчины, что же вы смотрите!» – пискнул, и тут же затерялся в толпе; а толпящиеся вокруг женщины, с интересом и ужасом на лицах следящие за избиением, сразу стали шарить вокруг взглядами, отыскивая в толпе мужчин; он и на себе сразу почувствовал несколько гневно-осуждающих взглядов, как будто это он ответственен за то что происходит, что нет милиции, что нормы по карточкам всё время сокращаются, что макарон на всех и в этот раз не хватило, а в «Гекторе», как говорят, по прежнему есть в продаже свежие торты…
Несколько мужичков тут же попятились из первых рядов, смешиваясь с толпой глазеющих на избиение, вроде кок будто кто-то мог их заставить вступиться за воющую окровавленную тётку, ОН же не сдвинулся с места. Наконец мужской неуверенный басок где-то сбоку выкрикнул:
– Ты что это делаешь, гад?!.., – и гад тут же перестал пинать тётку, отскочил от неё, набычась обвёл окружающих оценивающим взглядом… Кроме этой реплики ничего больше не воспоследовало, и тот, как ни в чём не бывало, подобрал с асфальта тёткину потёртую хозяйственную сумку, из которой высыпалось немного вермишели, и, помахивая велоцепью, уже не смотря на лежащую тётку, пошёл на толпу зрителей, – и те сразу расступились перед ним, пропуская…
«Вот ведь, как легко, как просто, всё можно, всё можно, всё можно, всё можно!» – бормотал про себя ОН по пути домой, к неработающему интернету и пустому, давно разморозившемуся холодильнику. Он старался запомнить это новое чувство, которое он уловил, следя за избиением – «Всё можно!», запомнить и внедрить это чувство в себя, в свою натуру, где уже прочно угнездился Дьявол, он теперь был уверен – что вот оно, вернее – она, эта «возможность», – стать другим, и взять что хочешь, – так, оказывается, легко и просто, и никто слова против не скажет, а я, а мне жрать нечего…
Дома он первым делом полез в ящик, где лежали инструменты, которыми он не умел пользоваться,
Он знал – она постоянно стояла в этом подземном переходе. В любое время года, и сейчас – летом, она была одета в старенькое серое польто на синтепоне, тёмный платок, надвинутый на самые глаза, из-под длинных пол пальто виднелись носки войлочных ботиночек класса «Прощай молодость». Дряхлая старушонка, божий одуванчик, она ходила сюда как на работу; стояла на своём посту в переходе каждый день, как у станка или у прилавка, весь световой день, держа перед собой смешной вязаный беретик, куда ей время от времени бросали или мелкие деньги, или, что в последнее время было чаще, что-нибудь поесть: сухарь, полпачки печенья, пару леденцов… Кажется, она стояла тут без выходных, в любой сезон, хотя сейчас, в последнее время, народу проходило мимо совсем мало, а подавали и того меньше; а как-то однажды он видел, как проходящие мимо две полные женщины… одна при виде старушонки сделала движение достать из сумочки кошелёк, но вторая возмущённо дёрнула её за руку: «Да ты с ума сошла, ты знаешь, сколько эти нищие зарабатывают?? Да она миллионерша наверняка, придуривается просто!» – и они прошли мимо, гордо глядя на редкий пробор в волосах кланяющейся, как будто что-то клюющей нищенки.
Вот она и была нужна теперь ему во-первых.
Она стояла на том же месте, и так же как всегда, заслышав шаги, низко наклонила голову, так что из-под платка стал виден мышиного цвета пробор, чуть протянула вперёд вязаный беретик, в котором «для затравки» лежали какие-то цветные бумажки и конфетка в яркой обёртке, – молоток уже был у него в руке, и вокруг – никого, он заранее проверил.
Некоторое время стоя напротив он не двигался, не то чтобы он собирался с духом, – просто он старался запомнить, прочувствовать момент, – момент «до того как», – а потом ещё будет время прочувствовать «после», – обязательно просмаковать, как ценитель смакует вкус дорогого коньяка, – только ублюдки пьют ценный напиток сразу и залпом, ублюдки и быдло; а он – Артист, Дьявол меня забери!
Видя что стоящий напротив человек не двигается, старушонка наконец подняла голову, – со сморщенного личика вопросительно-непонимающе блеснули старческой слезой выцветшие серо-мутные глаза, – и кто-то шепнул рядом «Не сможешь!», – и кто-то испуганно пискнул сзади «Нельзя, нельзя, что ты!..», и кто-то каркнул из-под ног «Легко, легко, всё можно, всё можно!» – и это сработало как детонатор для бомбы, как нажатый спусковой крючок давно заряженного пистолета, – Дьявол вышел, вышел – и взял всё в свои руки, – а Артист шарахнулся в уголок сознания, с облегчением уступая тому место и власть.
Широко размахнувшись, он с силой ударил старушонку чуть выше левого виска, – он был выше её, – около уха, прямо по чёрному выношенному шерстяному платочку, – и от удара её лёгкая головёнка мотнулась в сторону, и она лёгким снопиком тут же и упала набок, выронив из рук вязаный беретик для подаяний.
Дьявол постоял над ней, смакуя новое ощущение… Грома оваций не было. Света софитов тоже. Не было зала – был заплёванный подземный переход, давно не видевший уборки, с кучками мусора; теперь тут серой ещё одной кучкой лежала мёртвая нищенка. Только что убитая им. «Забавно» – пробормотал он, наклонился и поднял выпавшую из беретика конфету. Это был дешёвенький соевый батончик в пёстрой обёртке. Он развернул его, куснул за край, – батончик был старый, совсем засохший. Засунув его в рот целиком, он захрустел им, старясь разжевать. «Забавно» – вновь пробормотал он, теперь рассматривая боёк молотка, – крови не было. Он сунул его вновь за пояс, прикрыл полой рубашки. Надо будет найти себе что-нибудь понадёжнее, со временем, конечно. А сейчас, сегодня – или завтра, надо навестить Арханта. Как, говоришь? Нуб и лузер, да? Нубяра, играть не умеешь, проигрывать не умеешь, чмо? Ну-ну… Хорошо бы чтоб открыл дверь не он, его сразу бы не хотелось, есть у нас с ним что обсудить, – уже буднично, как о деле решённом, подумал он, – и сумку нужно будет с собой взять, вместительную сумку. Должно же там быть что пожрать?..