Крысиный волк
Шрифт:
— Входи, Адрамаут, — сказала Эли.
— Это я, — ответил Ашдод. — Сказал, что сам поговорю с тобой. Я вроде как профессионал. Кроме того, я в курсе…контекста.
— Этого-то ты не сказал?
— Нет. Я же все-таки профессионал.
Он сел на кровать Амти, она перевернулась, глядя в потолок.
— Я не знаю, что делать. Все так глупо, — сказала Амти. — Что бы вы делали на моем месте?
— Очень бы удивился, я все-таки привык считать себя мужчиной.
Амти запустила в него подушкой, Ашдод попытался с пьяной ловкостью ее поймать, но завалился на кровать.
— Да, — сказал он. — Хороший
— Спасибо, — шмыгнула носом Амти и снова отвернулась. Некоторое время они молчали, а потом Ашдод сказал:
— Я бы рассказал кому-нибудь из близких. У меня нет для тебя универсального совета. Тебе нужно довериться кому-то.
— Я доверилась вам.
— Это совсем не то. Во-первых, ты сделала это случайно, во-вторых, я чужой тебе человек. Ты не хочешь позвонить отцу?
Амти помотала головой.
— Я устала и хочу спать, — сказала она. — И вообще я не хочу обсуждать эти проблемы с вами, вы взрослый мужчина. Я вас стесняюсь.
— Я понимаю, Амти. Подумай денек, пока мы будем искать этого вашего маньяка. Потом можем попробовать найти врача. У меня были знакомые Перфекти, которые не откажут в помощи.
Фу, подумала Амти, как стыдно, но сказала:
— Спасибо.
Когда Ашдод ушел, чуть пошатываясь, Амти выключила свет. Сон не шел. Внизу смеялись и пели. Около полуночи все потихоньку начали расходиться спать, Амти слышала шаги. Немудрено, завтра было рано вставать. Утром, Амти знала, ее не будут будить. А вернутся они к вечеру, если не ночью. Услышав пьяный храп Мелькарта, заглушавший даже ее собственный мысли, Амти потянулась к телефону. Ей было страшно одиноко и просто страшно, стыдно, неловко, обидно, что ее не берут с собой взрослые, и она ничем не может помочь Эли. Все будто навалилось сразу, и Амти чувствовала тяжелую, тупую злость. Она вспомнила про пистолет в сумке и подумала, что будет, если выстрелить в кого-нибудь, к примеру в Мелькарта, он ведь так крепко спит, он даже не заметит, как она войдет к нему в комнату.
Отогнав от себя эти дурацкие мысли, Амти принялась набирать номер. Голос у Шацара был вовсе не сонный. Он сказал:
— Амти, — не выразив ни малейшей заинтересованности.
— Здравствуйте, господин Шацар.
Она замолчала, и молчала так долго, что он спросил:
— Ты, я полагаю, хочешь что-то узнать. Если так, то лучше спросить. Коммуникация парадоксальным образом облегчает коммуникацию.
Амти выдавила из себя:
— Мне надо с вами встретиться.
— Зачем?
— Безумно надо.
Он не стал повторять свой вопрос, вместо этого задал другой:
— Когда?
— Прямо сейчас. Я приеду к вам, то есть к себе домой.
— Ночью на улице не так безопасно, как я говорю по телевизору.
И тогда Амти разрыдалась, Шацар молчал. Когда Амти удалось чуть унять рыдания, он сказал:
— Когда будешь выбираться через окно, чтобы не разбудить своих друзей, постарайся не упасть. Не надевай перчатки, пока не слезешь.
8 глава
Они лежали на своих кроватях в крохотной, душной комнатке. Солнце, весь день палившее вовсю, затихало к закату. Мелам и Шацар отлично сдали экзамены и начавшее разогреваться лето приветствовало их.
Вавилон казался
Шацар читал «Экономическую и социальную историю Халдеи». Иногда он подчеркивал отдельные слова. Ему нравилось их звучание, и он мысленно повторял их снова и снова, пока они не рассыпались до набора бессмысленных звуков.
Шацару нравилось играть с идеей о том, что так можно деконструировать всю историю человеческой мысли. Он задумался над тем, почему Инкарни не оставляли книг. Впрочем, все Инкарни так или иначе отрицали культуру и цивилизацию. А как можно критиковать культуру на ее языке?
Другого языка у них не было. Само стремление к мысли и порядку взывало к языку, и даже Инкарни не могли отрицать, что здесь они принимали правила противника.
Что толку в том, чтобы рассказывать о том, как ты низвергаешь системы, если для того, чтобы рассказать тебе требуется система языка. Шацару было немного стыдно за его бесконечные дневники, запрятанные в школе. Интересно, их кто-нибудь нашел? Шацар подчеркнул слово «репликация».
Ре-пли-ка-ция.
Повторение пожирает слово.
— Давай поговорим? — сказал Мелам. — Я больше не могу читать! У меня каникулы.
— Господин Танмир возлагает на нас большие надежды, — сказал Шацар. Что правда, то правда. Год назад, на третьем курсе, они попали в группу господина Танмира. Он вел их научную работу и уже посвятил их в наличие некоего великого проекта к которому их, может быть, допустят. Шацар знал, вопрос полугода, не больше. Вскоре, он доберется до того, что могло бы остановить Войну. Нет, самой Войны еще не было, но Шацар знал — дело времени. Он чувствовал, как его братья и сестры играют на нервах людей, готовых к ненависти и мести. Дважды два — четыре. Вопрос социальной гигиены: общество, где чтобы добиться успеха, тебе нужно обладать привилегиями знатного рода обречено на войну. Борьба за ресурсы в их маленьком мире развернулась бы нешуточная и без Инкарни. Им нужно было стать лишь искрой из-за которой все полыхнет. Шацар не знал, что это будет: расстрел какой-нибудь демонстрации помешанным чиновником, террористический акт на праздник, голод, да что угодно.
Но скоро, скоро, Шацар чувствовал это — в воздухе, которым дышал. Дышать стало легче, будто он был во Дворе.
— Но давай мы все равно поговорим. Расскажи что-нибудь!
Мелам перевернулся, глядя на Шацара. Шацар пожал плечами.
— Ладно. Хочешь, расскажу тебе, как когда к нам приезжали чиновники на вопрос о том, какая моя любимая еда, я ответил…
— Что любишь грызть кору! И когда тебя спросили, почему, ты сказал, что больше ешь, то и любишь. Ты рассказывал! Ладно, я расскажу. Я говорил, как мы с двоюродной сестрой…
— Пробрались в кабинет твоего отца и съели его дарственную на землю? Определенно. Хорошо, а как я в первый раз увидел море?
— И сказал, что это лужа и отказался купаться? А как меня выгнали из хора?
— Рассказывал. Как я воровал еду?
— Обсуждали. Мой отец — зануда.
— Вдоль и поперек. Мои биологические родители?
— Мы не пришли к определенному выводу, однако предполагали многое. Почему мне не везет в любви?
— Не хватает лоска и ты — инфантильный. Почему я не способен построить сколько-нибудь здоровое общение с другими людьми?