Крысолов
Шрифт:
Впрочем, в другой раз я бы принял куда ближе к сердцу распределение премии. Сейчас меня гораздо больше волновало то, что я прочитал вчера в газетах. Вернее, то, что осталось между строк. Я и отправил Лаэрта с практикантом Егором на пятидесятую улицу под предлогом выяснить там ситуацию, чтобы побыть в конторе одному. Разговаривая с управляющим, я старался убедить его в своей занятости и показать заинтересованность в дележе премии, что, к слову сказать, не потребовало от меня никакого притворства. Но все это время я ждал, когда смогу воспользоваться нашим служебным компьютером и с его помощью узнать
Нет, я не принял еще окончательного решения — стоит ли мне обращаться с расспросами к неизвестным людям.
Я уточнил выписанные адреса в компьютере, приехал по одному из них, уже стоял на пороге крепкого двухэтажного особняка с выпуклыми стенами и покатой крышей, принадлежащего, вероятно, состоятельным людям, — и продолжал задаваться вопросом: зачем все это мне нужно?
Это была с самого начала глупая затея. Следовало давно признаться себе, что я параноик и подвержен навязчивым идеям. Но в той или иной степени каждый человек страдает паранойей, а если уж я приехал сюда, то нечего мне в нерешительности топтаться перед этим особняком. Что больше смахивало на другой диагноз — идиотизм, подумал я, и нажал на звонок.
Дверь мне приоткрыл плотный коротко постриженный человек, одетый в дорогой серый костюм не по размеру и с хитрыми бегающими глазками. Сразу было видно, что калач он тертый — палец в рот ему не клади.
— Комиссия биологических исследований, — представился я, поводив перед его носом своим служебным удостоверением. — Могу я побеседовать с гражданином Загребельным?
— Как вы сказали? — приложил он ладошку к уху. — Откуда вы?
— Из комиссии биологических исследований. У меня разговор к гражданину Загребельному.
— Любопытно, чем это он сумел заинтересовать вашу комиссию? — произнес, как бы размышляя вслух, плотный человек, внимательно вглядываясь в меня.
— С удовольствием ему это объясню, как и многое другое. Так могу я с ним побеседовать? — я, словно со стороны наблюдал за собой, искренне удивляясь собственной наглости. Напрасно, оказывается, я себя недооценивал: успел я поднатореть в общении с разного рода типчиками. Спасибо моей профессии.
— К сожалению, нет, не можете, — ответил он.
— Это еще почему? — спросил я раздосадованный тем, что мне приходилось буквально вытягивать из него каждое слово. — Где Загребельный?
— Его нет.
— Благодарю за информацию, но об этом я уже догадался. Где же он?
— В закрытой лечебнице.
— Он болен?
— Странно, я полагал, что вашей комиссии подобное должно быть известно.
— В любой работе бывают свои накладки, в том числе и нашей. Но позвольте разбираться в них сотрудникам самой комиссии. Дом ведь принадлежит ему, не так ли?
— Точнее сказать, принадлежал. Теперь он мой. Я двоюродный брат его жены.
Вот, оказывается, что оно! Вот они во всей красе современные нравы!
— А где его жена?
— Соня?
— Да, София.
— Она умерла полгода назад. С ней произошел несчастный случай. Все официальные документы на дом у меня имеются. А комиссия биологических исследований, что интересуется им или его домом? Или, может, его женой? — съехидничал он.
— Смотрите, чтобы наша комиссия не заинтересовалась вами самим и вашими официальными бумагами, — пожелал я ему на прощание, ткнув ему указательным пальцем в грудь. — Или несчастным случаем с вашей сестрой Соней.
— Не пугайте, я пуганый. Слишком много сейчас развелось разных комиссий, — буркнул он.
11
В общем, из этого визита я почти не извлек никакой пользы. Разве только, потрепав свои нервы, узнал, что нужный мне человек болен, лежит в лечебнице, и его сумели лишить неплохого особняка, в котором сейчас хозяйничает вороватый двоюродный брат его жены.
Еще меньше пользы я получил от поездки по второму адресу. Маленький неказистый домик на улице, граничащей с руинами огромного открытого стадиона, попросту пустовал. Толстая сварливая продавщица продуктового магазина со скромным ассортиментом товаров, что был напротив, помедлив, рассказала, что вся семья из него перебралась в южный округ к дальним родственникам, и посоветовала мне впредь не совать свой нос в чужие дела. Порядочные люди, дескать, сбором сплетен по магазинам не занимаются — у них есть дела куда более важные. Если же у меня возникло намерение приобрести эту убогую лачугу, то за справками лучше обратиться в соответствующую риэлтерскую контору. Там уж мое любопытство удовлетворят полностью, в конце концов, эти конторы для того и существуют.
Я поблагодарил продавщицу за любезность и мудрые указания, и под ее укоризненным взором покинул магазин.
По следующему адресу я был под предлогом, что я журналист и по заданию редакции узнаю, как сложилась жизнь героев наших прошлых газетных публикаций. Там у меня состоялась милая беседа с приветливой пожилой дамой в гостиной ее уютного дома за чашкой чая. Ее покойная племянница была супругой, да-да, того самого человека, которого на примерке костюма покусал закройщик.
— Представляете, какой ужас?! — вскинула она брови, доверительно подавшись ко мне на стуле. — Увы, он тоже умер.
— Кто? — спросил я.
— Не закройщик, разумеется. Что ему сделается, такому здоровенному детине? Умер муж моей племянницы, добрый и отзывчивый человек. Четыре года назад. Как быстро летит время.
— От укусов закройщика?
— Нет, не от укусов закройщика, хотя поначалу они вызвали у него настоящий шок и надолго омрачили настроение. Он много и часто хворал, у него было расстройство внутренних органов, он испытывал дикие боли. Перед смертью не мог проглотить и крошки, превратился в сущий скелет.