Крысы в городе
Шрифт:
Не дойдя до стола, где восседал Саддам, Ручьев, кряхтя от боли (ныло подстреленное плечо), опустился на колени.
— Э-э, — Саддам махнул кистью руки, обозначая движение вверх. — Поднимись. Кто ты такой?
Ручьев назвался.
— А, мусор… Пришел-таки, собака?!
— Господин Гуссейнов! Да я!… Готов понести… Ради Бога, простите!
Саддам закурил сигарету. Передвинул ее языком в угол рта, кривя губы, произнес:
— Я на тебя, сученыш, не в обиде. Ты мне костюм обосрал. Лицо забрызгал. Но ты червяк. Раздави тебя —
— Верно, господин Гуссейнов.
— Теперь решим так: я тебя прощаю, но долг за тобой остается. Ты можешь о нем забыть, но я буду помнить. Идет?
Фразы, произнесенные Саддамом, имели какой-то зловещий смысл, однако понять его, уяснить, что за всем этим скрывается, Ручьев не смог.
— Господин Гуссейнов…
— Выпить хочешь?
Ручьев проглотил слюну и кивнул, соглашаясь. Саддам налил в фужер минеральную воду и резким броском выплеснул ее в лицо Ручьеву.
— Еще?
Ручьев утерся рукавом.
— Еще?
— Спасибо, уже напился.
— Тогда иди с Богом, сученыш. Иди. — Саддам махнул рукой. — От тебя пахнет. Костя, помоги менту выйти…
Костя — двухметровый бетонный столб с загребущими руками — взял Ручьева под мышки, приподнял, повернул лицом к двери, легким пинком в зад придал ускорение.
— Пошел вон, паскуда!
… На вошедшего в кабинет Ручьева Кольцов взглянул, прищурив глаза. Ему не хотелось, чтобы сержант заметил блеск ярости, который неизбежно вспыхнет, едва он заговорит о деле.
— Ты Катрича знаешь?
— Ну.
В разговорах с начальником Ручьев никогда не отличался многословием. Слова «ну», «так точно», «сделаем», «все готово» составляли тот набор слов, который обеспечивал обоюдное взаимопонимание и благоприятные отношения с самыми привередливыми господами и их женами.
— Так вот Катрич влез в дела Саддама.
— Ну.
— Катрич мужик настырный. Начнет копать, может многое испортить. А у тебя перед Саддамом долг.
— Ну, — подтвердил Ручьев.
— Так вот, Катрич прихватил шестерку Саддама — Крысу. Сейчас поедешь на дом к Катричу, заберешь задержанного. Как положено заберешь, по акту, с понятыми.
— На хрена попу гармонь? — сказал Ручьев. — Пусть его Катрич и везет куда надо.
— Куда надо повезешь ты. А принять Крысу как положено тебя все равно заставят. На месте будет следователь прокуратуры Рыжов.
— И что дальше?
— Дальше Крысу надо сделать. Тихо и чисто.
— Ну нет, товарищ майор. — Ручьев упрямо набычился. — Просто за так я никого делать не буду.
— Будешь!
— Нет.
Ручьев стоял не шевелясь и глядел поверх головы шефа на стену, где был распят бело-сине-красный российский флаг — новая мода чиновных учреждений. Стоял и всем видом показывал, что гнев шефа ему до фонаря, кричи не кричи — не проберешь.
— Хорошо, сколько ты хочешь? — спросил Кольцов. — Только не
— Я?! Хочу? Да нисколько. Это вы все хотите, а чего — я понять не могу.
— Ладно. — Кольцов сбавил тон. — Саддам просит Крысу убрать. Сделаешь, получишь два «лимона». Этот тип, — Кольцов пошевелил пальцами, — полудохлый. Тебе раз плюнуть…
— Когда ехать? — спросил Ручьев.
— Сейчас.
— Не могу. Мне нужно часа полтора, чтобы все приготовить.
— Валяй готовь. Только не тяни…
Принимая Крысу у Катрича, Ручьев оглядел его с головы до ног.
— Чо это он у вас весь мокрый?
Катрич состроил невинную физиономию.
— Такой человек. Говорит, не могу жить, если нет воды. Всю ночь плавал в ванне.
— Давай шевелись! — Ручьев толкнул Крысу в загривок с такой силой, что тот еле устоял на ногах.
Катрич засмеялся.
— Смотри не убей. Он ко всему хилый.
— Пусть терпит, падла. — Ручьев сделал замах правой, словно хотел врезать Крысе по голове. — Я бы его своими руками задушил. Ну, шагай!
Они подошли к машине.
— Залезай! — Ручьев зло подтолкнул Крысу внутрь «воронка». Закрыл дверь снаружи. Подергал ручку, проверяя надежность запора. Подошел к кабине, сел за руль. День был светлый, радостный. Солнце не жарило, а приятно согревало землю. Воздух, промытый ночным дождем, был прозрачен и чист. Асфальт блестел как стеклянный. Плюгавенький арестант своим видом не внушал опасений: возьми за горло, и дело сделано. Все это радовало, и мысль о двух миллионах рублей приятно грела душу.
Когда машина тронулась. Ручьев повернул голову к Крысе.
— Тебе привет от Саддама.
Крыса промолчал. Он слишком хорошо знал милицейские штучки, чтобы на них покупаться. Больше того, будь привет действительно от Саддама, то после провала он таит в себе не доброжелательность, а угрозу. Это приходилось учитывать в первую очередь.
Ручьев принял молчание Крысы за должное и стал объяснять ему свой план:
— Сейчас я тебя везу в затон. Там у меня моторка. Довезу до Константиновской и отпущу. Рви когти на все четыре стороны. Ни денег, ни ксивы у меня для тебя нет. Все вышло так неожиданно: некогда было приготовить. Но ты обойдешься. Благодари хотя бы за то, что сделано.
К реке они подъехали быстро.
Вниз к воде вела длинная лестница с промежуточными площадками между маршами. С высокого берега открывался прекрасный вид на низменное заречье. До самого горизонта, насколько охватывал взор, в зелени садов за полосой пляжей, высились белые многоэтажные здания нового микрорайона. В парке культуры и отдыха застыло огромное, но отсюда казавшееся игрушечным колесо обозрения. Еще дальше, затянутые сизоватой дымкой, тянулись зеленые луга. Все вокруг дышало покоем и умиротворением. Под лестницей виднелся затон, забитый моторными лодками и катерами. Здесь парковался маломерный водный транспорт горожан.