Крыжовенное варенье
Шрифт:
Чижовы замерли. Мария Алексеевна застыла с горячим чайником в руках, супруг ее и вовсе прислонился к подоконнику, чтобы четче все слышать.
— А почему он тогда от меня бегает, почему сегодня на вечеринку не пришел?
— Ты знаешь, мне кажется он не от тебя, а от Сережки бегает, что-то там у них произошло, похоже, еще весной, или даже зимой. Как раз тогда, когда Сыроежкина прислала человека к нам курс, чтобы отобрал студентов на съемки.
— А ты была на тех съемках, ну, когда Мишка с ней познакомился?
— Была. Там
— Верно!
— Ну, вот! Мишка чаще других реплики вставлял. Если честно, всякую чушь порол. После съемок к нему подошел редактор программы и сказал, что с ним желает переговорить сама мадам Сыроежкина. Все, больше ничего не знаю.
— Сына, сынуля! — завопила Мария Алексеевна, да так истошно, что девчонки шуганулись с балкона в комнату, а Сережка услыхал вопль даже через долбящую музыку.
— Ма, ты че! Ну, дай повеселиться! Че опять не так?
— Серега, ты с кем-нибудь из друзей о бабушкином дневнике, или о перстне с изумрудом, о Николае Городце, говорил? — задал вопрос отец.
— Родичи, вы тут, на кухне, угорели, что ль? Да кому бабкин дневник интересен?! Мы там девчонок кадрим, так сказать о будущем думаем, а не в прошлом копаемся, не генеалогическое древо исследуем.
Сережка схватил из стоявшей на столе хрустальной вазочки пряник и откусил.
— Спасибо, чаю не надо, — попытался он съерничать. Но по лицу родителей стало понятно, что те чай предлагать не собираются, и шутить тоже не будут.
— Ты нас не правильно понял, сынок, — вступила в беседу Мария Алексеевна. — Не сейчас. А когда-либо. Может быть, зимой. Или весной…
— Да очень мне надо было об этом говорить!
Чижов-старший взял сына за плечи, подтолкнул к угловому диванчику и насильно усадил. Тот уже начал раздражаться:
— Ни с кем я не говорил, — с мольбой смотрел он на отца.
— А на какие такие съемки к Елене Сыроежкиной вас приглашали и когда.
Сережка удивился вопросу, но ответить решил прямо и подробно. Понял, иначе «черепа» от него не отстанут.
— Ладно, ма, па! Тогда, наливайте чаю. («Все ж нехорошо разговаривать с родителями, когда от тебя разит пивом, авось крепкая заварка слегка протрезвит голову и перебьет хмельной дух»)
И Сережка рассказал.
В конце минувшей зимы к ним на факультет действительно приходили представители утренней программы, на которой работает Елена Сыроежкина. Раздали анкеты и потом, по результатам их заполнения, отобрали десять человек, которых и пригласили на запись передачи. Точнее, пятнадцать человек, из расчета, что кто-то может не прийти. Сережка попал в группу, но он-то как раз и прогулял ответственное мероприятие.
— А ты разве не помнишь, я же тебе говорила, что Лена Сыроежкина моя
— Ма, я, конечно, пьян слегка, но не настолько, чтоб память отшибло! Помню! Как не помнить?! Ну, так что с того? Обязан был явиться пред ея светлые очи в обязательном порядке?! Ну не захотел я сниматься…
— Нет! Не обязан был, — даже как-то растерялась мамаша.
— Кстати, она, видимо, об этом, ну, что я твой сын, тоже помнила. Ребята утверждают, спрашивала обо мне.
Мария Алексеевна и Станислав Евсеевич переглянулись.
— Ты говорила Лене, где Сергей учится? — теперь уже допрос был перенесен с сына на супругу.
— Не помню я, — пожала та плечами. — Наверное, говорила, как сыном-то не похвастаться.
— А правда, что у Мишки, друга твоего, с этой Сыроежкиной роман? — снова спросил Чижов Чижова.
— Ну, что-то типа того, а вы собрались привлекать полицию нравов?
— Да не до нравов нам! Последний вопрос, сын. Не расспрашивал ли Мишка тебя про бабушкин дневник, мол, где лежит, в коттедже или в городской квартире?
— Ой, да не помню я, пап!
— Отвечай! — тряхнул его за плечи грозный батяня.
— Ну, — он потупил взгляд. — Было что-то такое. Мельком. Подробности…
— Давай-давай, напрягай извилины, — снова затряс за плечи. Марии Алексеевне такой способ выколачивания информации показался даже несколько антипедагогичным.
— Как-то так к слову пришлось. Мы говорили о занудстве предков, — тут он спохватился. — Ну, то есть, обсуждали, у кого из знакомых слишком вредные родители. Вы у меня, разумеется, не такие!
— Зато ты у нас подлиза, хитрец и трепло! — перебил сына папаша. Жена одернула его за локоть, мол, потише, не наезжай на ребенка. — Ладно, давай без этих лакейских изворотов.
— Ну, тогда, вкратце, вот. Мишка рассказал мне, что его дед заставлял спать даже зимой всегда с раскрытой форточкой, за двойки из школы велел драить толчок, а за пятерки принуждал свою бабку печь внуку плюшки. Я в ответ рассказал, какая у нас была бабуля, как она читала дневник. И что никому не разрешалось во время этого чтения выходить из комнаты, жевать или разговаривать. Ну и, само собой как-то получилось, что я упомянул, что тетрадочка сия заветная до сих пор в ящике письменного стола валяется.
— Точно сам сказал, или все же Мишка спросил? — желала уточнить Чижова-старшая.
— Может, и Мишка спрашивал. Ма! Я теперь не помню, дословно-то…
— А верно, что Мишка, когда с Сыроежкиной спу… познакомился, дружить с тобой перестал? Кстати, ты ему говорил, что она мамина одноклассница?
— Говорил. Наверное, на то и обиделся. Даже не разозлился, а конфузливый какой-то стал. И дружбу мы не бросали, просто встречаемся реже. Видишь, перестал на общие наши тусни приходить. Думаю, ему просто не до того, или слегка неловко. Ну, все вопросы, товарищи штандартенфюреры?