Ксаврас Выжрын

Дукай Яцек

Еврей в камуфляжной раскраске хлопает Ксавраса по спине и говорит:

– Пора.

Выжрын протягивает ему руку. Похоже на то, будто они прощаются.

– Помни, - еще успевает сказать Еврей, и в этот момент в него попадает мчащийся меж деревьями с парализующим визгом обломок или отрикошетившая пуля. В груди дырища. Еврей падает на спину, стискивает пальцы на мягкой земле, вываливает глаза. Мы только глядим. Над Евреем, обменявшись перед тем взглядом с Выжрыным, склоняется Флегма. Еврей хрипит что-то непонятное, розовые пузырьки вскипают и лопаются в ране на груди. В

конце концов он замолкает, и Флегма прикрывает ему глаза. Мы глядим на Выжрына, но тот уже давно отвлекся, рассматривая в бинокль крышу почты.

А на крыше почты стоит четырехствольная противовоздушная зенитка. До нее дорвался заросший усач в грязных подштанниках и теперь не дает высунуть головы выжрыновцам, засевшим в домах и за ними.

– Надо, чтобы Юрусь зашел на него с севера, - говорит Ксаврас в микрофон.
– А на почту направьте минометы. Как у вас там с боезапасом? Пускай Румын потормошит снайперов. А в интернат давайте газ. Газ!

Обзывается Флегма:

– До вертолетов из Павловиц осталось четверть часа.

Ксаврас подзывает И Вышел Иной Конь Цвета Огня:

– Попробуй его снять.

– Отсюда?

– Отсюда. Не обязательно, чтобы сразу меж глаз, но пускай почувствует, что он открыт, и смотается. А то дорвался до этой зенитки, как голый до бани.

И Вышел Иной Конь Цвета Огня снимает ануку с предохранителя и готовится к выстрелу. Начинает короткими очередями. Мы отходим от него метров на десять, только лишь на тот случай, если вдруг кто-то пожелает ему ответить.

Раздается грохот, дрожит земля: это Юрусь и его хлопцы сделали свое северные фасады школы и интерната медленно стекают на бетон стадиона; пыли и дыма прибавилось еще больше. Из леса выскакивает пара десятков человек и забегает в дома. Тем временем зенитка замолкает, то ли благодаря минометам, то ли ануке 44 калибра. С другой стороны шоссе выскакивают люди Выжрына. Стрельба переносится в руины.

– Десять минут, - напоминает Флегма.

– Ебака, Юрусь, Квадрат, Румын и Обезьяна! Отходим!
– отдает приказ Ксаврвас.
– Докладывайте, - после чего выслушивает рапорты отдельных групп.

Стрельба понемногу затихает, до нас начинают доходить плач и вопли женщин и детей, а также треск огня, уже охватившего почту, часть милицейского поста, семь домов, несколько отдельно растущих деревьев и приличный шмат леса.

В доходящем до колен ковре густого газа, вытекающего из лишившегося верхнего этажа интерната, бродит, непонятно откуда появившееся, стадо коров.

– Заряды?
– спрашивает Ксаврас у аппарата тут же кратко отвечает на заданный через устройство контрвопрос: - Брать. Остальных расстрелять.

И наконец он подает последний знак: Уходим!

– Семь, - объявляет Флегма, глядя на часы.

Мы убегаем в лес.

Через мгновение нас догоняют грохоты серии взрывов; мы приостанавливаемся и оглядываемся: в воздух взлетели школа с интернатом.

(((

Наиболее удивительным было само направление отхода: северо-восток. Все посчитали это за обманный маневр, и правда: вертолетов на небе было чуток поменьше, чем ожидали.

Понятное дело, что отходили мы максимально

распылившись, пробиваясь самыми малыми группами, радиосвязь прервалась с момента отхода из поселка: буквально несколькосекундной беседы могло хватить на то, чтобы неосторожных болтунов засекли. Так что отходили мы практически по одному; наверняка имелся заранее установленный сборный пункт, вот только Смиту никто и ничего о подобном и не упомянул. Вообще-то говоря, у него не было ни сил, ни желания хоть про что-нибудь расспрашивать. На второй день отхода - бегства, он едва держался на ногах. Ел с трудом; во время бегства через лес он не раз рвал от усталости; дышал при всем при этом так громко, что не слыхал даже собственных мыслей; из горла исходил только хрип, горло пересохло намертво.

А потом они неожиданно притормозили. На третий день после нападения даже провели несколько часов, ожидая неизвестно чего в темноте болотистого овражка. Ксаврас не пояснял собственных приказов, впрочем, никто и не спрашивал; скорее всего, все уже давно привыкли к авторитарному стилю его командования.

Как только Айен пришел в себя, он тут же одел шлем и вынудил Выжрына дать краткое интервью. Полковник был какой-то притухший, отвечал односложно. Смит без особого успеха пытался догадаться о причине перемены настроения - ведь атака удалась. И лишь потом вспомнил про Еврея.

– Он был твоим другом?
– спросил он у Ксавраса, уже сняв шлем.

Выжрын искривил губы в гримасе, а может и усмехнулся - теперь, лишенный помощи электроники для собственных глаз, Айен не мог утверждать этого со всей уверенностью: Выжрын сидел под укрытием, образованным корнями дерева, склонившегося над оврагом, солнце сюда не доходило, так что полковника скрывала текучая темнота. В овраге было прохладно и сыро; сонную тишину старого леса нарушал лишь шорох пробивавшегося меж камней ручейка да немногочисленные отзвуки лениво поворачивающихся подчиненных полковника.

– Братом.

Он явно не шутил, тон совершенно серьезный; вот только говорит ли он правду?

– Но ведь по официальной версии все твои братья и сестры умерли еще в детстве от лучевой болезни, - осторожно напомнил Смит.

– Успокойся.

– Но если он и вправду был таким уже пророком, тогда почему...

– Ты же и сам был свидетелем. Он все это предвидел.

– И добровольно пошел на смерть?
– Смит поднял брови.
– Это же глупо.

– Он предпочел так, чем... Он так решил. И выбрал самый лучший выход.

– Ясновидящий, так? Ясновидящий?

– Ты что, надсмехаешься?

– Нет, вот только... Ты не обижайся, но...

Выжрын пошевелился в темноте. Он подтянул ноги, выпрямился, оперся спиной о склон овражка; откинутая назад голова вроде бы свидетельствовала о том, что полковник засмотрелся в нацеленные куда-то в небо кроны деревьев, но Смит был уверен, что полковник глядит на него.

– Врата в преисподнюю поворачиваются на небольших петлях. Вот передвинь этот камень на сантиметр влево; и вдруг окажется, что тем самым ты уничтожил великую империю. Подобное не понять никому, кого не коснулось это проклятие.