Ксения без головы
Шрифт:
Гаврилов застыл в дверях, стараясь никак не выдать себя. А женщины вновь заговорили.
– Меня смутил этот телефонный звонок, – сказала Татьяна. – Как бы ему не повредили.
– Ничего с твоим сокровищем не случится! – отмахнулась Дарьюшка. – Они, наверное, все пошли пиво хлестать. Ты же знаешь этих мужиков!
– Коля не такой, – тихо возразила Татьяна и мелко дунула на кончик локона. Локон закачался, как елочная игрушка. – Коля никогда пиво не хлещет.
– Значит, в карты режется.
– Нет! – с намеком на раздражение ответила Татьяна. – Мой Гаврилов – счастливое
– Еще бы! – вздохнула Дарьюшка, и это вышло у нее так противно, что Гаврилов еле удержался, чтобы не запустить в нее вазой, которая стояла на столе. – Он свою жизнь уже прожил в разврате и беспутстве, а теперь ему, конечно, хочется чего-то свеженького, нежного. Вот как ты, моя подруга. Учти, он надругается над тобой, а потом бросит.
– Как ты только смеешь, Дарья! Что ты о нем знаешь!
– А что ты знаешь? Может, он за твоей квартирой охотится?
– У него квартира получше моей. Мы уже договорились, что будем жить у его мамы.
– И ты в это поверила?
– Я верю каждому слову, каждому вздоху моего Гаврилова. Он хрустальный человек.
– Неужели ты так полюбила этого недостойного типа?
– Не смей называть его типом!
И тут уж не выдержали нервы у Гаврилова. Он набрал горлом воздуха и крикнул, вторя Татьяне:
– Не смей называть меня типом!
– Ах! – дуэтом воскликнули женщины. И увидели: в проеме двери образовался, словно из небытия, сам Гаврилов, поскольку именно в этот момент к нему вернулось его обличие.
Шок прошел, и Татьяна гневно сказала:
– Ты подслушивал! Да?
– Нет, чесслово, я только что вошел! – ответствовал Гаврилов и уже сам был готов поверить в свои слова.
– Ну тогда я пошла! – вскочила Дарьюшка.
Поднялась и Татьяна.
– Я провожу тебя, – обратилась она к подружке. А потом кивнула Гаврилову: – Ты подождешь? Я вернусь через пять минут и напою тебя чаем.
– Конечно...
Гаврилов присел на диван. Кажется, все хорошо? Ведь Татьяна, его невеста, все говорила добровольно?
А Татьяна вывела подругу на лестницу и зашептала горячо:
– Спасибо, Дашка! Ты отлично мне подыграла.
– Теперь он меня возненавидит!
– На полчаса. Мужчины непостоянны и забывчивы. Это мы, женщины, помним даже то, что следует забыть.
– Ну как же ты догадалась, что он заявится к тебе невидимкой? Нет, ты гений, Танька!
– Не надо быть гением. Слушай! Ксения Удалова разгуливает по Гусляру без головы – это раз. Гаврилов еще вчера мне проговорился, что ихний президент, то есть президент самозваной Академии, Минц, уже выделил невидимый концентрат, а наши городские бандиты носятся по городу на джипах и перестреливаются, чтобы заполучить это средство. Это два. Три: даже из Америки приехали шпионы. И четыре: тут звонит Гаврилов и начинает крутить хвостом по телефону. Это при его-то подозрительности, при его ревности! Значит, умной женщине ничего не стоит догадаться, что Гаврилов получил эту невидимость и намерен меня, его любимую, с помощью невидимости проверить на вшивость.
– И ты угадала!
– Не угадала, а вычислила. Это две большие разницы.
– И что?
– А то! Теперь он, страдалец, полюбит меня
Женщины рассмеялись, и Татьяна поспешила наверх, к жениху.
Можно рассказать еще несколько историй из жизни местных невидимок. Некоторые истории забавны, другие скучны, но они ничего не изменили в жизни гуслярцев. Тем более что невидимость вышла кратковременной – час, не более. Негаданное счастье? Поэтому и поспешные решения вышли непродуманными. В общем, оказалось, что и не нужно было становиться невидимкой: пользы немного.
Помимо случаев, о которых поведано выше, некоторые гуслярские академики вели себя еще банальнее. А почему? Их подвела фантазия.
Супруги Синявские сразу, не сговариваясь, отправились выслеживать собственную дочку, ушедшую на свидание. Выследили. И стали видимыми как раз в тот момент, когда оказались всего в двух шагах от дочки, жарко целовавшейся с неким Николаем. Представляете состояние дочки-подростка: справа возмущенный папа, а слева возмущенная мама! И вопят они так, будто она, дочка, украла у Николая что-то драгоценное или сама ему нечто драгоценное отдала. Но ведь она ничего не украла и отдавать тоже ничего не собиралась!..
Далее. Погосян-младший увидел американского шпиона и сразу предложил себя для опытов. За наличные. Шпион повел его, держа за невидимый локоть, к оперативному вертолету, и возле него капрал Скудетски стал отсчитывать Погосяну фальшивые доллары, которые изготавливаются специально для африканских операций – в местах, где дикари различают цвета, но не знают цифр... На тридцатой пачке двадцатидолларовых купюр к Погосяну вернулся видимый облик, и американские шпионы тут же с криками стали отнимать у него доллары. Но наконец-то набежали бандиты из бригады Костолома, доллары забрали себе, шпионам накостыляли, а вертолет конфисковали. Тяжба ЦРУ с Костоломом – особая история.
Тем временем Ксения Удалова тоже пришла в себя.
Известно, что женщины быстро забывают неприятности, если у них есть другие заботы. Вот Ксения и собралась на пасеку к Трофимычу, пока он лучший мед не распродал местным богачам.
Удалов ее одну ни за что бы не отпустил, но его сморил сон: уж очень он переволновался за последние часы.
Ксения не стала беспокоить мужа. Она вышла на окраину слободы, туда, где совхозный сад и кооперативные пасеки. По осени тут все пустовало. Но Трофимыч оставался на пасеке до первых морозов, потому что ценил свежий воздух...
Когда с трехлитровой банкой в сумке она вышла от Трофимыча, уже стало темнеть. И только закрылась калитка, сзади послышались мягкие шаги и сопение.
Ксения обернулась и увидела: за ней спокойно идет большой бурый медведь. Мед!
Ксения кинулась бежать. Медведь побежал за ней. Он рычал и был явно недоволен.
Ксении кинуть бы этот чертов мед, но она не догадалась. А когда медведь ее настиг – взмыла к низким лиловым облакам. То есть освоила спонтанную левитацию.
Потом она опустилась во дворе своего дома, где из окна второго этажа на нее глядел пораженный муж, а из окна первого этажа – профессор Минц.