Ксеноцид (др. перевод)

Кард Орсон Скотт

Цин-чжао сразу пришло на ум единственное разумное объяснение, но она моментально отвергла его.

– Наглая ложь, – заявила она. – Это специально было придумано, чтобы мы усомнились в богах.

– Цин-чжао, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Когда я вдруг осознал, что имеет в виду Кейкоа, вопль вырвался из самых глубин моей души. Сначала мне показалось, что я кричу от отчаяния. Но потом понял, что радуюсь освобождению.

– Я не понимаю тебя, – в ужасе произнесла Цин-чжао.

– Ты прекрасно меня поняла, – сказал Хань Фэй-цзы, – иначе бы так не испугалась. Цин-чжао, этих людей выслали потому, что кто-то не хотел, чтобы они сделали открытие, к которому были так близки. Таким образом, тот, кто выслал их с планеты, уже знал, что

именно они вот-вот должны были открыть. Только Конгресс – кто-то в Конгрессе – обладал достаточной властью, чтобы скрыть информацию и изгнать ученых. Но что же они скрывали? Да то, что мы, Говорящие с Богами, вовсе не слышим голоса богов. Нас просто изменили на генетическом уровне. Мы были созданы как некий особый вид человека, и правда эта тщательно скрывалась от нас. Цин-чжао, Конгресс знает, что боги разговаривают с нами. Для них это не секрет, как бы они ни притворялись. Кто-то в Конгрессе находится в курсе происходящего и спокойно смотрит, как мы унижаемся в обрядах и ритуалах. Я склонен сделать единственный вывод – таким образом этот кто-то держит нас под контролем, играет на нашей слабости. Я считаю – и Кейкоа считает точно так же, – что никакое это не совпадение, что Говорящие с Богами являются наиболее образованными и умными людьми на Пути. Мы были созданы в качестве подвида человеческой расы, обладающего разумом высшего порядка. Но чтобы такие умные люди не представляли собой угрозу для правителей, нам внедрили особую форму МПС и внушили мысль, что с нами общаются боги. Поэтому-то нас и не стали убеждать в противном, когда мы вдруг сами нашли объяснение своему странному поведению. Свершилось чудовищное преступление, потому что, если бы мы знали о том, что причина нашего поведения вполне материальна, а не убеждали себя в мнимой божественности, мы бы сразу бросили все наши умственные способности на борьбу с этой формой МПС и освободились бы. Мы все здесь рабы! Конгресс – наш самый ужасный враг, наши властители обманывают нас, так неужели я теперь хоть пальцем шевельну, чтобы помочь Конгрессу? Вот что я думаю: если уж у Конгресса объявился могущественный противник, который, или которая, способен управлять ансиблями, мы радоваться должны! Пускай же он уничтожит Конгресс! Только тогда мы обретем свободу!

– Нет! – выкрикнула Цин-чжао. – Это боги!

– Это нарушение функций мозга, заложенное в наших генах, – продолжал настаивать Хань Фэй-цзы. – Цин-чжао, мы вовсе не Говорящие с Богами – мы усмиренные гении. Нас посадили в клетку, как жалких пичуг, нам подрезали крылья, чтобы мы пели, но, не дай бог, не улетели. – По щекам отца катились слезы – слезы ярости и гнева. – Мы не можем справиться с тем, что они сотворили с нами, но, клянусь всеми богами, мы в силах перестать помогать Конгрессу. Я пальцем не шевельну, чтобы выдать им тайну флота на Лузитанию. Если Демосфен сумеет расправиться с владычеством Межзвездного Конгресса, мир от этого станет только лучше!

– Отец, нет, прошу тебя, послушай меня! – воскликнула Цин-чжао. Она едва могла шевелить онемевшими губами, придя в искренний ужас от речей отца. – Разве ты не видишь? Наше генетическое отличие – это облик, который придали своим голосам боги, живущие внутри нас. Чтобы люди, не принадлежащие планете Путь, оставались свободными не верить. Ты же сам мне это говорил всего несколько месяцев назад: боги всегда скрываются за каким-нибудь обличьем.

Хань Фэй-цзы, тяжело дыша, недоуменно воззрился на нее.

– Боги действительно говорят с нами. Но даже если они решили заставить других людей поверить, будто те сотворили с нами такое… Ведь и тогда Конгресс исполнял волю богов, чтобы дать нам жизнь.

Хань Фэй-цзы закрыл глаза, в морщинках скопились капли слез.

– Отец, небеса благоволят к Конгрессу, – успокаивающе произнесла Цин-чжао. – Так почему бы богам не внушить ему мысль создать особых людей, обладающих более проницательным умом, но в то же время способных слышать голос богов? Отец, неужели ты позволил затуманить свой ум настолько, что даже не можешь разглядеть в происходящем воли божьей?

– Не

знаю, – скорбно покачал головой Хань Фэй-цзы. – Ты сейчас внушаешь мне то, во что я верил всю свою жизнь, но…

– Но женщина, которую ты любил много лет назад, сказала тебе нечто отличное, и ты поверил ей, потому что еще помнишь, какую любовь испытывал к ней. Отец, она не принадлежит к нам, она не слышит голоса богов, она не…

Цин-чжао замолкла, потому что отец крепко обнял ее.

– Ты права, – сказал он, – ты права, да простят меня боги. Мне надо искупить вину, мои помыслы столь грязны, я должен…

Мягко отодвинув рыдающую дочь, он, пошатываясь, поднялся с кресла. Вдруг, отбросив приличия, из каких-то безумных побуждений, известных ей одной, Ванму кинулась к нему и загородила дорогу:

– Нет! Не уходите!

– Да как ты смеешь препятствовать Говорящему с Богами, который чувствует нужду очиститься! – загремел Хань Фэй-цзы, а затем, к великому удивлению Цин-чжао, совершил нечто такое, чего она от него никак не ожидала: он ударил человека, ударил Ванму, беспомощную девочку-служанку, вложив в удар такую силу, что та как пушинка отлетела к стене и бессильно сползла на пол.

Однако, быстро опомнившись, Ванму встряхнула головой и показала на дисплей компьютера:

– Господин, прошу вас, умоляю, взгляните туда! Госпожа, заставьте его обернуться!

Цин-чжао взглянула туда, куда указывала Ванму, повернулся и ее отец. Слова с компьютерного дисплея куда-то исчезли. На смену им возникло изображение какого-то человека – древнего старца, с бородой и традиционной косичкой. Цин-чжао сразу узнала лицо, но никак не могла припомнить, кто же он такой.

– Хань Фэй-цзы! – обомлев, прошептал ее отец. – Мой достославный предок!

И тут Цин-чжао вспомнила: лицо, возникшее на дисплее, принадлежало Хань Фэй-цзы, в честь которого ее отец получил свое имя. Таким его изобразил древний художник.

– О дитя, нареченное именем моим, – произнес компьютерный лик. – Позволь мне рассказать тебе историю о нефрите мастера Го.

– Мне известно это предание, – сказал живой Хань Фэй-цзы.

– Если бы ты понял его, мне бы не пришлось излагать заново.

Цин-чжао попыталась разобраться в том, что видит перед собой. Чтобы запустить в действие визуальную программу, сумевшую с таким совершенством воспроизвести парящую над терминалом голову, потребовались бы почти все мощности домашнего компьютера. И такой программы в их библиотеке не значилось. Таким образом, остаются два объяснения. Одно из них можно назвать чудесным: боги нашли еще один способ общения с ними, явив достославного прародителя отца. Второе же вызывало неменьший трепет: программа Демосфена была настолько мощна, что через терминалы следила за ними и, услышав, что дело принимает опасный оборот, взяла управление домашним компьютером в свои руки и продемонстрировала им эту подделку. Однако и в том и в другом случае Цин-чжао должна была воспринимать происходящее в одном аспекте: что хотели сказать боги?

– Когда-то один человек по имени мастер Го, родом из области Цюй, нашел в горах кусок породы, содержащей нефрит, и принес его в дар императору Ли.

Голова древнего мудреца перевела взгляд с Хань Фэй-цзы на Цин-чжао, а затем с Цин-чжао на Ванму. Неужели эта программа настолько могущественна, что может встречаться взглядом с человеком, как бы устанавливая над каждым из них определенную власть? Цин-чжао заметила, что Ванму и в самом деле опустила глаза, когда призрак обратился к ней. А отец? Он стоял спиной к ней, поэтому она не видела.

– Император Ли поручил придворному ювелиру проверить породу, и ювелир сообщил: «Это всего лишь камень». Тогда император, предположив, что Го пытался обмануть его, приказал, чтобы мастеру в наказание отрубили левую ступню.

В положенное время император Ли покинул трон, и на его место воссел император У. Тогда Го еще раз представил двору кусок породы и преподнес его в дар императору У. Император У приказал ювелиру проверить дар, и снова ювелир заявил: «Это всего лишь бесполезный камень». Император, точно так же заподозрив Го в обмане, приказал отрубить тому правую ступню.