Ксеноугроза: Омнибус
Шрифт:
— Вам не понравится то, что вы там увидите, комиссар, — произнес Хардин, лицо которого казалось жутким в фиолетовом свечении грибков. Хольт не мог понять, улыбается конфедерат или нет. — Честно говоря, я думаю, что вы захотите перестрелять целую кучу народу.
— Возможно, — отозвался Айверсон, разглядывая всадников, сидевших на корточках вокруг него. «Часовые» возвышались над ними, словно второе кольцо судей. Шла первая ночь совместного путешествия, и здесь, на берегу реки, возобновились слушания необъявленного процесса. — И вы думаете, что я должен
— Мое мнение имеет значение?
— Может, и нет, но всё равно скажите мне.
— Что ж… — теперь кавалерист точно улыбался. — Думаю я вот что: мы больше не те, кого можно назвать «героями Империума». И вообще мы никакие не герои, как ни посмотри.
— Но вы сражаетесь с врагом, — указал Хольт.
— Потому что здесь есть враг, с которым можно драться.
— Всегда найдется враг, с которым можно драться. Так устроен мир.
Хардин фыркнул и снова отхлебнул из фляги. Он пробивался к её донышку всю ночь, и Айверсон подозревал, что там отнюдь не вода.
— Сэр, позвольте? — подал голос Перикл Квинт, заместитель командира «Серебряной бури». — Несмотря на пессимизм капитана Вендрэйка, могу уверить вас, комиссар, что 19-й полк верен традициям отваги и чести. Мы наносили урон повстанцам при каждой возможности…
— Да хорош канючить, Квинто! — рявкнул Хардин.
Очевидно, он терпеть не мог подчиненного, и Хольт понимал, в чем причина. Ясноглазый и чисто выбритый Перикл был полной противоположностью капитана, образчиком арканского аристократа, который твердо знал свое место в большом мире. Вендрэйк постоянно намекал на прежнюю толщину лейтенанта, но сейчас в Квинте не осталось и грамма лишнего жира. Если из Хардина Федра высосала жизненные соки, то Перикла, напротив, жестко привела в форму.
— Я должен был сказать это, сэр, — наметанный слух комиссара уловил тончайшую дрожь в голосе Квинта. — Мы сохранили верность Провидению и Империуму.
Остальные всадники согласно забормотали, и Айверсон решил, что Перикл, возможно, метит на место командира. Если так, то Вендрэйк явно не видел угрозы — или ему было просто наплевать.
— Ты правда думаешь, что имперскому комиссару не по барабану твои слова, Квинто? — презрительно усмехнулся Хардин.
«Он говорит с Периклом, но обращается ко мне, — понял Хольт. — Почему ты так жадно ищешь наказания, капитан Вендрэйк?»
— Расскажите нам о Катлере, — вмешалась Рив. — Он в этом же лагере?
— Вам, леди, как будто не терпится увидеть Белую Ворону, — покосился на неё кавалерист. — С чего бы это?
— Он ваш командир, разве нет? — ответила Изабель.
И, возможно, твоя цель, Рив?
— Полковник Катлер сейчас… — начал Квинт.
— Всё равно что мертв, — перебил Вендрэйк. Кадет уставилась на капитана, и он резко, невесело усмехнулся, но никто не поддержал его.
— Не бойся, девочка, я тебя просто разыгрываю. Насколько мне известно, Белая Ворона ещё дышит, но с подробностями стоит подождать. Вообще говоря, — он обвел рукой собрание, — со всем этим стоит подождать. Посмотрим, что скажет о вас Ворон.
— Ворон? — спросила Изабель.
— Не волнуйся, кадет, она тебе понравится! — Хардин поднялся на
После этого кавалерист повернулся к своему «Часовому»: в Трясине пилоты спали, не покидая машин.
— Увидимся на рассвете.
— Может, сначала расскажете нам о Троице, капитан? — слова Айверсона обрушились на Вендрэйка, будто ушат ледяной воды. Когда Хардин повернулся, его улыбка пропала.
— Что?
— Троица, — повторил Хольт. — В военных архивах упоминается захолустный городок, стертый 19-м полком с лица земли. Если я правильно помню, это случилось в самом конце войны.
— И что с того?
— Возникли вопросы. Заседал военный трибунал, — комиссар внимательно наблюдал за офицером. — Я думал, что это может оказаться важным.
Вендрэйк пошатнулся, словно не в силах устоять на ногах. Его всадники молчали, даже Перикл Квинт держал рот на замке.
— Капитан? — надавил Айверсон.
— Городок погиб после войны, комиссар, — произнес Хардин и помедлил, обдумывая сказанное. — А может, задолго до неё. Я до сих пор не уверен, какой вариант правильней.
— И это было важным событием?
— Нет, — кавалерист посмотрел на Хольта двумя разбитыми окнами в ад. — Нет, ничего важного.
Но Айверсон почувствовал ложь. Для Хардина Вендрэйка не было ничего важнее, чем Троица.
— Он болен и, я почти уверена, затронут порчей, — заявила Рив, когда комиссары вернулись на корабль-амфибию.
— Возможно, — ответил Хольт, — но Вендрэйк — наша единственная зацепка.
— Почему вы всегда скрываетесь за «возможно» или «может быть», сэр? — Изабель как будто рассердилась. — Сомнения ведут к ошибкам, ошибки приводят к падению.
Это была цитата из «Руководства комиссара».
«Значит, Рив, ты настоящий кадет? — спросил себя Айверсон. — Или просто хорошо подготовилась к роли? И важно ли вообще, кто ты на самом деле?»
— Иногда «может быть» — лучший вариант, кадет. Порой мы не можем узнать правду.
Она возмутилась.
— Но мы всё равно действуем! Сомнение — больший грех, чем неверное решение, — новая цитата. — Извините, сэр, но для комиссара вы слишком много думаете.
Хольт долго молчал.
— Да, — наконец ответил он, и понял, что действительно так считает. — Да, боюсь, что ты права.
— То есть, вы согласны? Вы будете действовать?
— Думаю, я должен, — с грустью произнес он. — Доброй тебе ночи, кадет Рив.
И в эту ночь, как в большинство иных ночей, Хардин Вендрэйк видел во сне убийство города, который был уже мертв. И кошмар вновь начинался на том же месте.
Его «Часовой» достиг окрестностей Троицы во главе разворачивающейся серой змеи, что протянулась почти на километр. Практически все бойцы так одурели от холода и голода, что едва могли идти, не говоря уже о том, чтобы держать строй. Последняя «Химера» на полозьях отказала четыре дня назад, последняя лошадь пала вчера. Когда это случилось, тянуть сани с ранеными выпало шагоходам. Верные долгу кавалеристы по очереди выполняли эту бесславную задачу, но и топливо, и воля почти закончились к тому моменту, как они добрались до городка.