Кто, если не ты?

Герт Юрий Михайлович

— Есть знамя, которое должно вести за собой!

Они забыли о времени — ходики в углу показывали уже половину первого. Теперь на Киру напали и Майя, и Игорь, и Мишка. Но Кира стояла на своем: не шутовы страшны, а пассивные, равнодушные обыватели, чей кругозор ограничен своим «я»...

Разве не об этом же думал Клим тогда, на вечере, обещая Лиле роль мещаночки?..

Но Игорь говорил:

— Хорошо, попробуем довести вашу мысль до конца: нам придется в своей пьесе изобразить не только подобных Жереховой, но и учителей, которые

таких Жереховых воспитывают, и комсоргов, которые собирают с них членские взносы — и только... А кто нам это позволит? Попробуйте заикнуться...

— Значит, и вы такие же трусы, как все! — гневно бросила Кира.

Так вот на что она намекала тогда, в саду, сомневаясь, получится ли у них что-нибудь...

— Ты всегда хочешь невозможного, Кира! — воскликнула Майя, заметив, как побледнел Клим.

Он встал с дивана, на котором сидел, следя за спором, уже молча, потому что их и так было трое против одной. Он смотрел на Киру — и видел ее в тот момент такой, как представлял смутно, читая ее дневники — вся порыв и смятение, вся — презрение и непримиримость! Она была так прекрасна в эту минуту, что он не мог не почувствовать перед ней своего ничтожества.

— Вот мы и все выяснили,— сказал он, глядя на ее широкий выпуклый лоб.— Мы — трусы. А для трусов...— он задохнулся.— Кажется, нам пора.

Он знал, что Кира права, но ничего не мог с собой поделать. Он вышел первым. За ним — несколько растерянно — последовали Мишка и Игорь. Он ждал, комкая в руках шапку, пока они тоже оденутся.

Майя, словно прося извинения, говорила:

— Не знаю, что с ней сегодня творится... Она просто на себя не похожа...

Кира осталась в комнате, она даже не вышла проститься.

— Неважно,— сказал Клим.— До свидания.— Ему не терпелось вырваться наружу.— До свидания! — крикнул он громче.

— Кира, с тобой прощаются! — позвала Майя.

Кира не отвечала. Клим заглянул в дверь, чтобы со всей язвительностью, на какую был способен, пожелать ей доброй ночи. Она стояла лицом к окну. В ее острых, узких приспущенных плечах, в ее сжавшейся, как от холода, фигурке звучало что-то такое щемяще-скорбное, что у Клима заныло в груди.

— Что с вами?

Она не шевельнулась.

Он — отчего-то стараясь ступать возможно бесшумней — подошел к ней и стал почти рядом. Она смотрела в плотно занавешенное ночью окно, и вначале Климу показалось, что Кира, не расслышала его слов. Но она заговорила — как будто не сомневаясь, что он стоит около:

— Вероятно, мне не нужно было вам всего этого говорить... Но я смотрела вашу пьесу... Вы написали так здорово, зло, остроумно... Я тогда еще решила: если бы так написать о нас, о нашей жизни... Это бы сумело разбудить стыд. И потом, в саду... Я подумала: вот, наконец-то, честные, смелые люди... Они сумеют всколыхнуть нашу тихую заводь. И чем кончилось? Вы ждали комплиментов, но я не могу говорить не то, что думаю...

Левая бровь переломилась надвое, острым углом поползла вверх, напоминая

перебитое крыло.

Из передней послышался голос Игоря.

— Идите, вас зовут,— сказала Кира.

Он не мог ее так оставить. Сейчас он не чувствовал ничего, кроме огромной, неожиданно хлынувшей в душу нежности. Кира стояла рядом с ним — далекая, как галактическая туманность, близкая и неуловимая, как солнечный луч,— сама Кира стояла перед ним и словно просила прощения...

Она!..

Клим выхватил из кармана тетрадку с пьесой - раз!..

— Зачем же вы это сделали? Зачем?..

Кружась, последний клочок упал на кучу бумаги — все, что осталось от «сатирической комедии в трех актах»...

5

На другой день Жерехова рассказала в классе о вчерашнем. Конечно, рассказала по-своему: как она ловко отбила покушения Турбинина и Бугрова и победительницей вышла из рискованной схватки: «Они меня на весь век запомнят!» Девочки слушали ее, восхищаясь и негодуя: «Ай да Людка, так им и надо, чтобы не задавались!»

Все привыкли, что у Майи собирается много народу, в том числе и мальчики из соседних школ. Но Бугров и Турбинин!.. О них кое-что слышали от учеников седьмой школы, слышали ровно столько, чтобы раздразнилось любопытство. Потом обе эти «загадочные» фигуры неожиданно выросли на горизонте школьного мира — и стали еще загадочней... А то, что они редко являлись на вечера, и даже явясь, стояли где-нибудь в сторонке, всем своим видом показывая, что они заняты только самими собой — это уже не только озадачивало., но и воспринималось почти как оскорбление. И вдруг —Майя... Даже трудно поверить! Ну, Чернышева — та вообще не такая, как все... Но Майя!..

Майю брали приступом. Где она с ними познакомилась? Почему они приходят к ней домой? Зачем она их вообще пускает?..И уж если заводить «романы», так разве мало знакомых ребят?...

Майя расхохоталась: какие романы! Не романы, а пьеса. Да-да,— если хотите, знать — Бугров и Турбинин сочиняют сатирическую комедию! О чем?

О школьниках, вот о чем! И они просили нас с Кирой помочь, собрать материалы... Майя сообщила все это добродушно и весело, но у Жереховой вдруг отвисла челюсть, и несколько секунд она не могла прийти в себя, вспомнив, как Бугров делал пометки в блокноте.

— Теперь мне все понятно! — проговорила она придушенным голосом.— Они хотят меня вывести в своей комедии!..

Глядя на внезапно охрипшую Люду, которая с помертвелым лицом тяжело опустилась на парту, невозможно было удержаться от смеха. Но Майя, продолжая чувствовать себя виноватой перед Жереховой, поспешила ее успокоить:

— Они же вовсе не думают писать о тебе или обо мне — они создают типы, как настоящие писатели!..

— Девчонки! Наша Людка станет литературным прототипом!. — громко рассмеялась Наташа Казакова, обладавшая самым занозистым языком в школе.— Поздравляю вас, товарищ Прототип!