Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
– Черный пиар есть черный пиар, все его осуждают – и все им пользуются, – сказал Владиславлев.
Андрей Андреевич морщился. Не то чтобы он с такой уж брезгливостью относился к подобному методу работы, его угнетало отсутствие креатива в советах людей, нанятых именно для того, чтобы мыслить креативно.
– Зачем тогда мне вы, если я могу нанять десять Доренок – пусть гадят.
Кандидат был разочарован. Его сегодня не порадовало и заседание руководителей территориальных избирательных команд. Ни одной мысли, кроме – дайте денег, и мы как жахнем! Но ведь не жахнут, а тупо разворуют.
Группа «пресс-контакт» тоже в основном только набивала себе цену, приводя примеры неявной агитации за кандидата Голодина и выдавая эти по большей части случайные успехи за достижения огромного значения, потребовавшие чуть ли не жертвенного отношения к своей миссии.
Удивили, откровенно говоря, и финансисты. По их утверждениям выходило, что основные денежные поступления до сих пор идут из закромов Винглинского. Андрей Андреевич удивленно открывал глаза на Капустина, тот, наоборот, призакрывал свои проницательные очи и, спокойно улыбаясь, говорил, что виной всему мелкие технические сбои.
В общем, как выяснилось после серии сегодняшних встреч, имеет место картина ленивого разброда и вялого шатания. Ни у кого из этих ребят глаза и не думают гореть, а ведь без хотя бы маленькой доли фанатизма большое дело не сделаешь.
– Можно мне высказать? – поднял руку Мик Парачини.
– Разумеется, – кивнул Капустин.
Кандидат положил крупные руки на стол и наклонил голову вперед, глядя на америкоса исподлобья. Он не ждал от заокеанских парней никакой рабочей пользы, рассматривая их лишь в качестве тихих надсмотрщиков. Ну что ж, пусть скажет. Нам тут, среди снежищ, так важен ваш аризонский опыт.
Парачини, кажется, слегка волновался. Немногочисленные, но очень заметные прыщи на его щеках пылали, но говорил он ровно и складно. И, следовало даже признать, говорил интересные вещи.
Первое и главное, что он заметил: тактику, конечно, менять надо. Если какой-то способ работы три недели не приносит практически никаких результатов, то плох способ, а не те, кто его применяет. Присутствующие приободрились: было ясно, что американец в некоторой степени за них вступается. А он является представителем настоящих хозяев этой лавочки, поэтому недовольство кандидата в данном контексте приобретает факультативное значение.
Но что надо изменить? Во-первых, необходимо определить то, что замене не подлежит ни в коем случае. Так, нельзя заменить кандидата.
Андрей Андреевич иронически кивнул.
Нельзя изменить состав участников избирательной гонки. Нельзя изменить психологию избирателей. Нельзя изменить состав команды.
– Потому что поздно.
Этот выпад членам команды не понравился. Косвенно он говорил о том, что за океаном их не считают людьми высокой квалификации.
Между тем Парачини вновь вернулся к фигуре Андрея Андреевича:
– Мы не можем заменить кандидата, но мы можем его изменить.
По мнению американца, следовало сменить однотонный либеральный окрас образа мистера Голодина.
– На что сменить? – не удержался безногий. И было видно,
Американец ответил не сразу. Выдерживая паузу, он наращивал значение своего грядущего высказывания.
– Я бы предложил для настоящего этапа образ парадоксального патриота.
– Что? Что? – полезли с вопросами российские коллеги.
Американец объяснил так. Вообще-то стратегически противниками мистера Голодина являются ставленники Кремля Нестеров и Лаптев. Но тактически они должны быть выведены за скобки конкретной работы. Слишком большой у них отрыв от мистера Голодина – у одного семнадцать, у другого пятнадцать процентов. Даже господа Жириновский и Миронов не противники: девять и семь процентов. Надо посмотреть на тех, у кого рейтинг близок к рейтингу мистера Голодина. От процента до трех. В этом слое мы найдем еще двух кандидатов, помимо мистера Голодина, – кандидатов, которые воспринимаются избирателями как выдвиженцы либерального крыла.
– Так что, теперь мы с ними будем воевать? – спросил Лик. – Бей своих, чтоб чужие боялись?
– Воевать – не такое слово, – сказал Парачини медленно и весомо, – я бы назвал другое: выделиться.
Надо стать заметным на общем сером либеральном фоне, терпеливо и неторопливо продолжал объяснять американец, поглядывая то направо, то налево, словно желая удостовериться, что его слова доходят до всех собравшихся.
– Для этого и нужен парадоксальный патриотизм, – подвел итог Капустин, широко и беззаботно улыбаясь чуть озадаченной, скептически морщащей носы публике, про себя при этом думая: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось.
– А что это такое? – послышалось сразу несколько голосов.
Капустин поднял руку, предлагая успокоиться.
– Сначала я скажу, когда мы сделаем этот поворот. На ближайших теледебатах. Такие виражи лучше закладывать при максимальном стечении свидетелей. А что касается смысла термина, я поясню его на примере. – Капустин благодарно кивнул мистеру Парачини: мол, присаживайтесь, вы неплохо поработали. – На чеченском примере. До сих пор на все вопросы, связанные с этой темой, Андрей Андреевич отвечал, что вторжение было ужасной ошибкой, что Ельцина подставили некомпетентные генералы, что, к сожалению, российская армия в очередной раз выступила душителем свободы, что общественное сознание отравлено испарениями этой преступной, но в то же время и не окончательной победы, что, тупо помогая подпольными выплатами правящему тейпу, этим хитроумно перекрасившимся врагам, дабы удержать маленький клочок горской земли, мы рискуем не удержаться в числе цивилизованных стран. И многое в том же роде.
– В общем-то либеральный политик так и должен говорить, – заметил Владиславлев.
Капустин кивнул:
– Сколько я сказал такого, чего не думаю.
– Что? Что? – раздалось несколько голосов. Капустин быстро улыбнулся.
– Да, либеральный политик должен говорить так. И стараться поступать в соответствии с такими взглядами, когда придет к власти. Но на пути к ней, к власти, допустима мимикрия. И не надо заламывать рук: мол, опять цель должна оправдать средства. Все и всегда живут по этому принципу, кроме святых. А мы не святые.