Кто и когда купил Российскую империю

Кустов Максим Владимирович

Генерал Май-Маевский умер тем неимущим человеком, каким он и был в действительности. Лично я ни на мгновение не сомневаюсь, что он был человеком честным. Честным, конечно, в узком смысле этого слова. Эта примитивная честность все же не мешала ему быть неразборчивым в своих знакомствах и в принимаемых чествованиях. Не подлежит сомнению, что вокруг генерала группировались всевозможные дельцы и рвачи, которые под прикрытием громких фраз обделывали свои дела и делишки. Это создавало легенды, задевавшие не только доброе имя Май-Маевского, но и наносившие серьезный ущерб Добровольческому делу.

Немало зла причинил командующему армией его личный адъютант капитан Макаров…

Сознавая свои слабости, Май-Маевский вовсе не желал их афишировать. Он предпочитал, чтобы

многое выходило как бы случайно. Столкнувшись с Макаровым, генерал понял, что это как раз тот человек, какой ему необходим. Перед Макаровым можно было не стесняться, совсем не стесняться. Май иногда называл его на “ты” и, по существу, не делал разницы между своим денщиком — солдатом и личным адъютантом — офицером. И надо признать, что с точки зрения вкусов и привычек Май-Маевского трудно было найти более подходящее лицо, чем Макаров. Он без напоминаний просмотрит, чтобы перед генеральским прибором всегда стояли любимые сорта водки и вина, он своевременно подольет в пустой стакан, он устроит дамское знакомство и организует очередной банкет…

Для всего этого и для многого иного требовались, конечно, деньги. Таковых у Мая не было. Макаров легко нашел выход: пользуясь своим служебным положением, он под предлогом, что это необходимо чинам и командам штаба армии, добывал из реквизированных складов мануфактуру, сахар, спирт и иные дорого стоившие тогда товары и продукты. Когда ему отказывали, он требовал именем командующего армией, справедливо полагая, что не будут же справляться у генерала Май-Маевского, дал ли он такое приказание или нет. К тому же Макаров в потребных случаях не смущался лично ставить подпись командующего, каковое обстоятельство еще более упрощало получение разных товаров…

Все добытое без труда “загонялось”, и у Макарова появлялись большие деньги. Меньшая часть шла на “обслуживание” привычек Мая, а большая — уходила на кутежи самого Макарова. Не подлежит сомнению, что о многих грязных проделках своего адъютанта командующий армией и не подозревал. Обычный грех ближайшей неосведомленности многих высокопоставленных людей…

Спаивая своего начальника, Макаров и сам спивался. Спекуляции, которыми он занимался, становились достоянием широких масс, и как водится в подобных случаях, молва вырисовывала еще более фантастические узоры на фоне и без того неприглядной действительности. Да и трудно было со стороны, особенно людям непосвященным, разобраться, где кончается Макаров и начинается Май-Маевский…

Несколько раз и генерал Кутепов, и генерал Деникин пытались воздействовать на генерала Май-Маевского и побудить его удалить от себя своего адъютанта. Советы первого как подчиненного не имели должного авторитета для командующего армией, а генерал Деникин, видно, не считал нужным пресечь решительными мерами все увеличивающийся соблазн. Сам Май-Маевский, быть может, в часы просветления и сознавал недопустимость своего поведения, но его ослабевшая воля уже не имела должных импульсов для сопротивления. Соблазн сверху постепенно проникал вниз. Беря пример с командующего, стали кутить офицеры, причем эти кутежи выливались зачастую в недопустимые формы. С растущим злом, конечно, боролись, но не теми систематическими и крутыми мерами, какие одни были уместны в тогдашних условиях жизни…

В том районе, какой занимал полк, находилось несколько сахарных и винокуренных заводов. Они не работали, но на заводских складах хранились большие запасы сахара и спирта. Склады эти охранялись по моей инициативе моими же караулами. Это многомиллионное богатство находилось в прифронтовой полосе, и им никто не интересовался. Не интересовались, правда, лишь те официальные органы, которые должны были бы интересоваться подобным “золотым” запасом. Полки и многочисленные военные учреждения, наоборот, очень скоро проведали о сахаре и спирте, и ежедневно ко мне являлись “приемщики” с просьбой выдать для их частей то или иное количество сахара и спирта. Наиболее скромные просили 30–50 пудов сахара, а ловкачи запрашивали вагон. В силу каких соображений, я не знаю, но заводская администрация не только не препятствовала

выдачам, но как будто даже их поощряла. Все управляющие требовали только одну формальность: мою пометку, что сахар и спирт берутся действительно для нужд частей. Несмотря на доклады, я не получал по этому вопросу никаких указаний свыше. А обращенные ко мне просьбы штабов дивизии, корпуса и армии об отпуске сахара и спирта убеждали меня, что я являюсь как бы признанным расходчиком всего этого добра. Ввиду такого положения дел я не считал необходимым отказывать войскам, когда они ко мне обращались. Спирт отпускал скупо, сахар же более щедро. Конечно, не вагонами.

Окончив завтрак, Макаров обратился ко мне с просьбой дать для штаба армии спирта и сахара. Зная, что Макаров спекулирует, я отказал. Он пошептал что-то на ухо командующему, и генерал Май-Маевский с благодушной улыбкой сытого и довольного человека поддержал просьбу своего адъютанта:

— Дайте ему немного сахара и спирта. Штаб просил, чтобы мы им привезли.

Я исполнил это приказание, пометив на поданной мне записке: “15 пудов сахара и 1 ведро спирта”.

Позже, уже после отбытия генерала, я узнал, что Макаров получил во много раз больше, чем ему было разрешено. Если память не изменяет, то 150 пудов сахара и 15 ведер спирта. Он, не смущаясь, приписал лишние цифры» [81] .

81

Штейфон Б.А. Кризис добровольчества. Белград: б/и, 1928.

И чего после такого поведения генерала Май-Маевского и его адъютанта можно было требовать от войск? Только не бескорыстия и трепетного отношения к казенной и частной собственности.

Показательно, насколько велика была тяга к обретению спирта. Надо отметить, что далеко не все его жаждущие в штабах собирались его употребить по прямому назначению и непременно выпить самим.

Водка как «чрезвычайный пропуск»

Спиртное играло роль товара, нужного всем, этакого всеобщего эквивалента. Вот чрезвычайно поучительный отрывок из воспоминаний боевого офицера, поручика С.И. Мамонтова: «Перед нами был город Славянск, в нем соляные озера, добыча соли и курорт. Мы пытались взять город с налета, но это нам не удалось. Красные нас ждали и приготовились. Бой принял затяжной характер… Но Славянск был все же взят, и это благодаря нюху нашего пулеметчика поручика Андиона.

— Говорите, что хотите, а пахнет спиртом, — сказал он, поводя своим большим носом с бородавкой.

Он исчез и вдруг появился снова на шикарной тройке белых лошадей.

— Где ты их взял?

— У пожарных, конечно. Но посмотрите, что тут.

В пулеметном тарантасе было несколько ящиков с бутылками водки.

— Мой нюх меня не обманул. Там громадные склады спирта, но красные рядом.

Мы вытаращили глаза. Новость распространилась молниеносно среди казаков. Они атаковали, как львы, и захватили город, склады и не дали красным их поджечь. Склады оказались громадными, что называется, неисчерпаемыми. Дело в том, что с начала войны (в 1914 г.) продажа водки была запрещена. Продукцию заводов складывали в места, которые держались в строгой тайне. Конечно, водку во время войны доставали, но из частных складов и в ограниченном количестве. Люди так изголодались по водке, что один казак даже впопыхах свалился в цистерну и моментально умер.

Мы выбросили все вещи, кроме патронов и снарядов, и нагрузили ящики с водкой всюду, где только было возможно. Мобилизовали повозки всех окрестных деревень, и на этот раз крестьяне сами являлись с повозками, потому что им платили водкой. Между прочим, полковник Шапиловский приказал Андиону вернуть лошадей пожарным…

Неудивительно, что после взятия Славянска большинство было пьяно. Я пьян не был и потому был позван к полковнику Шапиловскому.

— Вы пойдете к генералу Топоркову, ему нужен офицер, который не пьян и прилично выглядит. Все казаки перепились.