Кто ищет...
Шрифт:
По всем по этим причинам я твердо и ясно подтвердил то, что Дина от меня ждала. Я так и сказал: «Чувствую тепло!», вложив как можно больше «правды» в эти слова с помощью интонации и чрезвычайно важной паузы, которую артистически выдержал, прежде чем дать ответ. Мне было не жалко. Берите, люди! Даже добавил через секунду, округлив глаза: «Горячо, Дина! Печет!» — и всем окружающим сразу стало покойно и хорошо, как будто люди освободились от тяжести, я это понял по общему движению, напоминающему театральный зал в момент поднятия занавеса, когда публика одновременно вздыхает и меняет позу, расставаясь с одним состоянием души во имя прихода другого, уже предвкушенного. У меня тут же возникло сладкое ощущение комфорта: я стал своим среди своих, потому что никого не подвел, сохранил людям надежду, ко мне было
Я же понял, кажется, в тот первый визит к Джанелидзе, почему экстрасенсы полагают свое дело в принципе беспроигрышным: оно заранее обречено на успех с чисто психологической точки зрения. Однако я вновь прерываю свой рассказ, чтобы вернуться к началу, без которого не будет понятен конец.
Боюсь напутать что-то, но, насколько мне известно, первая лаборатория, которая занималась и йогой, и телепатией, и биополем, и даже черной магией, была создана в Москве еще в шестидесятые годы усилиями многих достойных людей. Их фамилии я назвать могу, но воздержусь, откровенно признаться, из чувства самосохранения. Дело в том, что история экстрасенсов пока еще никем не написана и, как говорят, не канонизирована, а противоречий в ней было предостаточно: сложности, конфликты, споры из-за приоритета и даже борьба за власть. Классический вариант любого стоящего начинания. Стало быть, пока все это не успокоится, не уляжется, пока истина не выпадет в осадок, с датами и фамилиями надо быть осторожней.
Итак, лаборатория, возникнув, существовала на общественных началах «при ком-то», как существует, к слову сказать, и сегодня. Просто счастье, что у нас есть такие «общества», которые способны давать разного рода подвижникам приют, тепло и крышу над головой, правда, чаще в переносном, чем в прямом смысле этого слова. Экстрасенсам тем не менее повезло: после нескольких лет скитаний и мытарств по подвалам они обосновались в двухэтажном доме, расположенном у Красных ворот. Управляемая Большим Советом, лаборатория к этому времени имела четыре секции, в том числе биоинформации, одним из руководителей которой был Сфинкс — человек серьезный, немолодой и малоразговорчивый. Когда я однажды не без труда добился свидания с ним, имея целью выяснить кое-какие подробности, связанные с биополем, то через пять минут после начала беседы вдруг обнаружил себя без умолку болтающим, в то время как мой визави хранил загадочное молчание с бледной улыбкой на лице. Так мы «проговорили» все полтора отпущенных мне часа, и тем не менее я ушел вполне довольный и Сфинксом, и собой, и разговором.
С первого дня главной задачей секции был провозглашен — взгляд в самый корень проблемы! — поиск доказательств существования биополя. Кроме того, они учились видеть его, чувствовать, ощущать и перекачивать больным собственную энергию. Опыты ставили на себе, сформулировав для группы следующий принцип: никакого лечения, только диагностика! Полагая, что этот принцип по достоинству могут оценить лишь медицинские работники, организаторы лаборатории и Сфинкс, набирая состав секции, отдали предпочтение дипломированным врачам: пуще всего они боялись непрофессионального лечения, понимая, что нет более верного способа дискредитировать и угробить на корню доброе начинание.
Особенно большой вред делу могло принести неудачное врачевание. Ни один уважающий себя эскулап, будь он семи пядей во лбу, да еще с мировым именем, не может дать стопроцентной гарантии больному, и мы ему это прощаем. Экстрасенсы, как догадывается читатель, тоже не застрахованы от неудач. Но в случаях с ними ситуация приобретает поистине трагический характер: мало того, что не вылечили, а еще украли время, которое могло бы пойти на традиционное лечение, а вдруг бы давшее положительный
Однако им было ясно и то, что долго сохранять невинность секции не удастся: ну как не снять одним движением руки головную боль у близкой приятельницы, как не вылечить двумя-тремя сеансами вазомоторный ринит у мужа близкой приятельницы, как не облегчить радикулитные страдания родной матери мужа приятельницы? — и есть ли, скажите на милость, конец у этой веревочки, уж коли она начала виться? Постепенно сведения о биополистах стали накапливаться больными, и кончилось дело тем, что не экстрасенсы «пошли в народ», а народ потоком пошел к экстрасенсам. И ситуация резко изменилась: там, где поток, и соблазнов больше, и контроля меньше, и слава скандальней, и недовольства со стороны официальных лиц и организаций хоть отбавляй.
Уверенные в том, что секции грозит усиление гонений и, может быть, даже полная ликвидация, руководители лаборатории, в том числе Сфинкс, решили найти человека, который был бы способен не только административно наладить и возглавить экстрасенсорное дело, но и прикрыть его своим авторитетным именем. Такой человек нашелся: Кентавр — доктор философских и психологических наук, автор ряда учебников по обществоведению, сугубый материалист, поверивший, однако, в биополе, по натуре живой, общительный, энергичный, владеющий словом и терминологией и, главное, известный в научном мире; ему, как говорится, и карты в руки.
Но медовый месяц их совместной жизни длился недолго. Что там у них со Сфинксом конкретно случилось, я не знаю и, признаться, знать не хочу, но не случиться, видимо, тоже не могло. Внешне они и потом хранили взаимный пиетет, на любых торжествах или деловых совещаниях сидели вместе, рядом, будучи членами Большого Совета лаборатории, и тем не менее дороги их потихонечку расходились, пока не разошлись совсем.
Сегодня можно говорить фактически о двух секциях, как о двух сестрах, ведущих разный образ жизни: одна — тихий, скромный, работящий, употребляя все свои силы на сколачивание приданого, которое когда-нибудь сможет стать фундаментом ее счастья; другая — страстный, бурный, громкий, не заботясь ни о репутации, ни о завтрашнем благополучии, беря сегодня от жизни все, что можно взять.
Группа Сфинкса перебралась на Соколиную гору, где иждивением директора одного научно-исследовательского института ей дали комнату и кое-какую аппаратуру. В состав группы по-прежнему входят одни врачи: тридцать восемь человек — по крайней мере, на момент, когда пишутся эти строки. Каждый год состав пополняется новыми слушателями, которым приходится преодолевать довольно приличный конкурс: в минувшем году, как я знаю, из трехсот желающих были приняты только восемь человек. Задачи группы — прежние, количество контактов сведено к минимуму, в основном к сотрудничеству с двумя-тремя смелыми — но не настолько, чтобы афишировать свою смелость, — медицинскими учреждениями во имя параллельной диагностики. И вот так, по каплям, собирается материал, то самое «приданое», с которым экстрасенсы группы надеются когда-нибудь устроить законный брак с нашим здравоохранением.
Группа Кентавра, в свою очередь, осталась у Красных ворот. В ее составе примерно триста (плюс-минус двадцать) человек, более точной цифры вам никто не даст, потому что она неизвестна даже руководителям. Среди сотрудников — представители почти всех существующих в мире профессий: слесари, поэтессы, шоферы, инженеры, дикторы телевидения, военнослужащие, домашние хозяйки, сантехники, прозаики, социологи, токари, журналисты и так далее и, конечно, врачи, не без врачей. Состав неоднороден по культуре, по образованию, по интересам и по отношению к делу, в результате чего изменился климат секции. С дисциплиной стало определенно «послабже», с обучением экстрасенсорному искусству «пожиже», с целями, задачами и принципами «попроще», зато выход вовне, как бы аккуратнее выразиться, стал «погромче»: участие в «круглых столах», организованных редакциями газет и журналов, интервью, статьи, публичные лекции, словесные дуэли и, самое печальное, безудержное лечение больных как главный смысл существования секции.