Кто изобрел Вселенную? Страсти по божественной частице в адронном коллайдере и другие истории о науке, вере и сотворении мира

Макграт Алистер

Все это настораживает отсутствием веских доказательств и наличием глупых ошибок и натяжек. Хитченс совершенно справедливо выбрал историю вакцинации от оспы как яркий пример препятствия научному прогрессу. И он абсолютно прав, когда утверждает, что Дуайт был против прививок. Однако выводы он делает упрощенные и поверхностные, тем самым выставляя напоказ собственные глубоко укоренившиеся предрассудки и узость мировоззрения. Все было гораздо сложнее – и никак не укладывается в нарратив противостояния, с которым Хитченс согласен настолько, что не видит его явных недочетов.

Приведу два контрпримера, чтобы пояснить свою мысль. Хитченс, разумеется, считает с высоты нашего нынешнего опыта, что прививки от оспы – это хорошо, и тех, кто выступал против них, следует клеймить, а тех, кто за, всячески превозносить. Вернемся в прошлое, примерно в поколение родителей Тимоти Дуайта. Третьим главой Принстонского колледжа (впоследствии Принстонского университета) был Джонатан Эдвардс (1703–1758), которого в наши дни считают одним из величайших христианских мыслителей Америки. Эдвардс всей душой поддерживал научно-технический

и медицинский прогресс и был в числе первых горячих сторонников вакцинации. Чтобы показать своим принстонским студентам, что эта процедура совершенно безопасна, он сам сделал себе прививку [54] . Прививка вызвала осложнения, и вскоре Эдвардс скончался.

54

George M. Marsden, «A Short Life of Jonathan Edwards», Grand Rapids, MI: Eerdmans, 2008, p. 131.

Так вот, непредвзятые читатели не без оснований ожидают, что Хитченс представил им точный и сбалансированный отчет об отношении верующих к вакцинации – с учетом того, что Эдвардс был ее сторонником, и это стоило ему жизни, которую он принес в жертву научному прогрессу. Однако об Эдвардсе в книге ни слова, он словно бы вырезан из общей картинки. Хитченс повел себя не как ученый, а как пропагандист. Его цель – отстоять и нарратив противостояния, и собственную, довольно-таки догматическую версию атеизма, а не дать верное представление об исторических событиях.

Свидетельством этой настораживающей предвзятости служит и то, что Хитченс почему-то ни словом не упоминает о том, каким яростным противником прививок от оспы был в тридцатые годы прошлого века знаменитый писатель-атеист Джордж Бернард Шоу (1856–1950), который называл вакцинацию бредом и гнусным колдовством. Выдающихся ученых, которые поддерживали вакцинацию, в том числе Луи Пастера и Джозефа Листера, Шоу считал шарлатанами, не имеющими представления о научном методе. Но ведь Шоу атеист – и свои нелепые заявления делал уже в XX веке [55] . Почему же Хитченс не приводит этот известный и сокрушительный пример? Разумеется, Хитченс вправе выражать свои тревоги и сомнения по поводу религии как угодно. Но он все же мог бы предвидеть, что его читатели заметят столь явно предвзятое отношение к отбору материала!

55

О прискорбных заблуждениях Шоу см. Sally Peters, «Commentary: Bernard Shaw’s Dilemma: Marked by Mortality», «International journal of Epidemiology» 32, no. 6, 2003, pp. 918–19.

Вот почему историю надо рассказывать во всех подробностях. И никто не будет спорить, что были времена, когда религия действительно становилась на пути научного прогресса. Хотя споры Галилея с церковью по поводу его модели Солнечной системы интерпретировали неверно, нет никаких сомнений, что некоторым высокопоставленным священнослужителям его модель не понравилась и по научным, и по религиозным причинам и что они хотели, чтобы он помалкивал. Но на самом деле и здесь все было гораздо сложнее [56] . Католицизм в то время сражался с протестантизмом и пытался оградить свою основную доктрину от посягательств – и поэтому не был склонен принимать никакие поправки к традиционному пониманию Библии. Этот полемический контекст создал атмосферу крайней подозрительности, в которой не было место тонкостям «новой науки». Слова Галилея о том, что Земля вращается вокруг Солнца, были (неверно) поняты как модификация католического учения, которая играла на руку его оппонентам-протестантам.

56

Maurice A. Finocchiaro, «Defending Copernicus and Galileo: Critical Reasoning in the Two Affairs», New York: Springer, 2010. См. также Stephen Mason, «Galileo’s Scientific Discoveries, Cosmological Confrontations, and the Aftermath», «History of Science» 40, 2002, рр. 377–406.

Современная католическая теология считает Галилея человеком, который всячески способствовал сближению науки и веры и которого его критики-церковники неправильно понимали и толковали. Папа Иоанн Павел II в 1992 году, говоря о растущем единодушии в пределах католической церкви в XX веке, сказал об этом так:

Новая наука с ее методами и свободой исследований, которые они предполагали, заставила теологов пересмотреть свои собственные критерии толкования Писания. Многие из них не знали, как это делается. Как ни парадоксально, Галилей, человек искренне верующий, оказался в этом отношении более восприимчивым, чем богословы, которые были его противниками [57] .

57

John Paul II, «Faith Can Never Conflict with Reason», «L’Osservatore Romano» 49, November 1992, p. 2.

Критика нарратива противостояния

Оспорить обветшалый и все более неправдоподобный нарратив противостояния можно с разных сторон. Один из самых веских подходов к этому, к сожалению, еще и самый скучный: я имею

в виду систематическое развенчание главных его мифов, которые регулярно цитируют, словно священные тексты, комментаторы-культурологи, небрежно относящиеся к выбору источников. Вот, к примеру, что напечатали в газете «New York Times» в 2006 году:

Когда врачи в XIX веке стали применять хлороформ для обезболивания родов, шотландская кальвинистская церковь объявила это «сатанинским измышлением», оскверняющим замысел Божий [58] .

58

«A Pox on Cell-Stem Research», «New York Times», 1 августа 2006 года.

Забавно – но при этом полная чушь. Настороженное отношение к обезболиванию родов в XIX веке было вызвано причинами вообще не религиозными, а в основном медицинскими – опасались, что это может иметь последствия для матери или ребенка [59] . Это просто домыслы, почерпнутые – либо прямо, либо косвенно, но уж точно без проверки – на страницах одного основополагающего документа мифологии противостояния, документа, который давно уже дискредитирован серьезными исследователями – речь идет о книге Эндрю Диксона Уайта «История противостояния науки и теологии в христианстве, вышедшей еще в 1896 году (Andrew Dickson White, «History of the Warfare of Science with Theology in Christendom»). Уайт был первым главой Корнельского университета и стремился сделать из него оплот интеллектуальной независимости. Суровой критикой религии он рассчитывал привлечь в Корнель больше студентов. Его довольно топорный нарратив противостояния был призван подтолкнуть читателей «думать в терминах полярности там, где до этого царила множественность. В которой было трудно разобраться, видеть монолитную сплоченность там, где царила неуверенность и разобщенность, и ожидать враждебности там, где царили примирение и согласие» [60] .

59

Систематическое развенчание этого мифа и еще двадцати четырех ему подобных см. в кн. Ronald L. Numbers (ed.), «Galileo Goes to Jail and Other Myths about Science and Religion», Cambridge, MA: Harvard University Press, 2009.

60

James R. Moore, «The Post-Darwinian Controversies: A Study of the Protestant Struggle to Come to Terms with Darwin in Great Britain and America, 1870–1900», Cambridge: Cambridge University Press, 1979, pp. 99–100.

Не стану, однако, утомлять читателей полным развенчанием этого нарратива с тщательным, занудным исправлением всех ошибок. Давайте просто расскажем более правдоподобную историю – вероятно, она окажется вовсе не такой интересной, как эта занятная выдумка о шотландских кальвинистах, зато у нее есть одно несомненное преимущество: она исторически достоверна.

Утверждать, что современную науку породило христианство, было бы неверно, ведь на ее развитие оказало влияние отнюдь не только оно, однако очевидно, что между наукой и христианством есть мощная фундаментальная синергия. Например, можно считать, что христианство задало интеллектуальную платформу, которая вполне применима в научной теории и практике [61] . Хотя в популярной литературе по-прежнему бытуют нелепые мифы, например, давно дискредитированная идея, что средневековая церковь и ее богословы учили, что земля плоская, и пресекали любые упоминания о том, что она круглая, по религиозным причинам [62] – исследователи уже далеко ушли от этих устарелых домыслов и давно обрисовали нам сложную, богатую, а главное – исторически достоверную картину взаимодействия науки и религии до и во время революции в науке.

61

Одна из первых книг, где излагается эта точка зрения, – David C. Lindberg, Ronald L. Numbers, «God and Nature: Historical Essays on the Encounter between Christianity and Science», Berkeley, CA: University of California Press, 1986. Лучшая из работ последнего времени – David C. Lindberg, Peter Harrison, «Early Christianity», в кн. «Science and Religion around the World: Historical Perspectives», ed. John Hedley Brooke and Ronald L. Numbers, Oxford: Oxford University Press, 2011, pp. 67–91.

62

История этой абсурдной идеи изложена в кн. Jeffrey Burton Russell, «Inventing the Flat Earth: Columbus and Modern Historians», New York: Praeger, 1991; Christine Garwood, «Flat Earth: The History of an Infamous Idea», London: Macmillan, 2007.

Особенно широко распространена точка зрения, что религиозные факторы сыграли заметную положительную роль в возникновении и становлении современной западной науки – среди историков науки. Для начала, многие ключевые фигуры рассвета естественных наук были люди искренне верующие, но главное даже не это – новые подходы к изучению природы, которые они разрабатывали, были так или иначе основаны на религиозных представлениях, в частности, на христианских представлениях об упорядоченности тварного мира.