Кто нашел, берет себе

Кинг Стивен

«А если он все-таки вернется и спросит, где я был? Скажу, что хотел посмотреть на мой старый дом, вот и все». В том районе нет ни таверн, ни стрип-баров, только пара продовольственных магазинов, несколько сотен домов, построенных после войны в Корее, и улицы, названные в честь деревьев. Обычный пригород для этой части Нортфилда. Плюс один квартал пустоши, оказавшийся в центре бесконечного судебного разбирательства, достойного пера Диккенса.

Из автобуса Моррис вышел на Гарнер-стрит, неподалеку от библиотеки, в которой подростком проводил много времени. Библиотека служила ему островком безопасности, потому что большие парни, у которых могло возникнуть желание тебя поколотить,

избегали ее, как Супермен — криптонита. Моррис отшагал девять кварталов до Сикомор-стрит, потом не спеша прошел мимо своего старого дома. Тот выглядел обшарпанным, как и все здешние дома, но лужайка была выкошена, а краска на стенах выглядела достаточно свежей. Моррис посмотрел на гараж, в который тридцать шесть лет назад загнал «бискейн», подальше от острых глаз миссис Мюллер. Он помнил, как застелил сундук полиэтиленовой пленкой, чтобы записные книжки не отсырели. И правильно сделал, учитывая, сколько времени им пришлось пролежать в земле.

В доме номер двадцать три горел свет, жившие там люди — Зауберсы, как показало небольшое расследование, которое Моррис провел с помощью компьютера в тюремной библиотеке, — вернулись домой после трудового и учебного дня. Моррис посмотрел на правое окно второго этажа, выходившее на подъездную дорожку, и задался вопросом, кто занимает его прежнюю комнату. Скорее всего какой-нибудь мальчишка, у которого в нынешнюю эру всеобщего вырождения на уме скорее игры на телефоне, чем чтение.

Моррис двинулся дальше, повернул на Элм-стрит, направился к Берч. По Берч дошел до Центра досуга (закрытого двумя годами раньше из-за бюджетных сокращений, о чем он тоже знал благодаря поиску в Интернете). Моррис огляделся, убедился, что оба тротуара пусты, и поспешил к кирпичной боковой стене центра. Под ее прикрытием побежал, пересек баскетбольную площадку (краска на щитах облупилась, но, похоже, площадкой активно пользовались) и заросшее сорняками бейсбольное поле.

Взошла луна, почти полная и достаточно яркая, чтобы отбрасывать тень. Моррис приближался к кустам и низкорослым деревьям, ветви которых переплелись в борьбе за место под солнцем. Но где тропа? Он думал, что направляется прямо к ней, но ошибся. Начал кружить по заросшему бейсбольному полю, словно собака в поисках ускользнувшего запаха. Вновь сильно заколотилось сердце, во рту пересохло и появился медный привкус. Вспоминать родные места — это одно, находиться здесь, позади заброшенного Центра досуга, — совсем другое. Точно «сомнительное поведение».

Моррис уже собрался сдаться, когда увидел пакет от картофельных чипсов, свисавший с куста. Отодвинул ветки — и да, за кустом начиналась тропа, точнее, тропка, жалкое подобие прежней. Моррис решил, что это логично. Какие-то подростки еще пользовались ею, но их число значительно сократилось после закрытия Центра досуга. Хотя, напомнил он себе, большую часть тех долгих лет, которые он провел в Уэйнесвилле, Центр досуга работал. Так что многие и многие проходили неподалеку от зарытого им сундука.

Он двинулся по тропе, медленно, останавливаясь всякий раз, когда луна скрывалась за облаком, и продолжая путь, стоило ей появиться вновь. Через пять минут услышал журчание речки. Она тоже никуда не делась.

Моррис спустился к берегу. Речку не затеняли кроны деревьев, луна теперь стояла над головой, вода блестела черным шелком. Он без труда нашел нужное дерево на другом берегу, то самое, под которым зарыл сундук. Оно выросло и еще сильнее наклонилось над откосом. Моррис видел пару узловатых, искривленных корней, которые вылезали из земли, а потом вновь ныряли в нее, но в остальном откос выглядел прежним.

Моррис пересек речку, как и всегда, прыгая с камня на камень, практически не замочив туфли. Вновь огляделся — он знал, что один, если бы здесь находился кто-то еще, он бы услышал, но тюремная осторожность

стала второй натурой, — а потом опустился на колени перед деревом. Он слышал, как вырывается из горла хриплое дыхание, когда одной рукой выдергивал сорняки, а второй держался за узловатый корень, чтобы не потерять равновесие.

Очистив круглый пятачок от травы, Моррис принялся рыть землю, отбрасывая маленькие камушки. Углубился дюймов на десять, когда кончики пальцев коснулись чего-то твердого и гладкого. Горячим лбом он прижался к торчавшему из земли корню и закрыл глаза.

Все еще здесь.

Его сундук все еще здесь.

Слава Богу.

Что ж, этого достаточно, по крайней мере на текущий момент. И, Господи, какое же он испытал облегчение. Моррис забросал дыру землей, замаскировал раскоп прошлогодними листьями, которые принес с берега. Он знал, что скоро сорняки вырастут вновь — в теплую погоду они росли быстро — и полностью скроют его следы.

Когда-то он пошел бы по тропе дальше, к Сикомор-стрит, потому что так было ближе до автобусной остановки, но не теперь. Тропа выводила во двор дома, в котором сейчас проживала семья Зауберсов. Если бы кто-то увидел его и позвонил в службу «911», завтра он скорее всего оказался бы в Уэйнесвилле, возможно, получив пятилетний довесок к прежнему сроку, чтоб неповадно было.

Поэтому Моррис вернулся к Берч-стрит, убедился, что тротуары пусты, и зашагал к автобусной остановке на Гарнет-стрит. Ноги устали, поцарапанная рука, которой он копал, болела, но он словно летел, став легче на добрых сто фунтов. Он не сомневался, что его клад будет на месте, однако как приятно получить тому подтверждение.

В Клоповнике Моррис смыл грязь с рук, разделся и лег. Соседи шумели даже больше, чем обычно, но не так сильно, как в блоке Д Уэйнесвилла, особенно в ночь полнолуния. Моррис заснул мгновенно.

Теперь, зная, что сундук на месте, он должен проявлять осторожность: такой была его последняя мысль.

Большую осторожность, чем когда-либо.

4

Почти месяц Моррис соблюдает осторожность: каждое утро приходит на работу в положенное время, а ранним вечером возвращается в Клоповник. За это время он увиделся только с одним знакомцем по Уэйнесвиллу — Чаком Роберсоном, которого с помощью Морриса освободили из тюрьмы после проведения анализа ДНК. Чак не может считаться судимым, потому что признан невиновным. Во всяком случае, в преступлении, за которое его отправили в тюрьму.

Босс Морриса в ЦКИ — жирный, заносчивый говнюк, ничего не понимающий в компьютерах, но, вероятно, получающий шестьдесят штук в год. Шестьдесят как минимум. А Моррис? Одиннадцать баксов в час. Плюс продуктовые талоны и комнатушка на девятом этаже, ненамного больше камеры, где он провел так называемые лучшие годы своей жизни. Моррис не знает наверняка, прослушивается ли клетушка, в которой он работает, но его бы это не удивило. По его мнению, нынче в Америке прослушивается все.

Жизнь у него дерьмовая, и кто в этом виноват? Моррис раз за разом, без запинки твердил комиссии по условнодосрочному освобождению, что виноват он сам: игре в виновность он научился у Говнишки. По-другому и быть не могло. Если бы они не услышали от него mea culpa [12] , ему бы никогда не выйти на свободу, как бы ни старалась эта раковая сука завоевать расположение Иисуса своим последним письмом. В этом вопросе Моррис вполне мог обойтись без наставлений Дака. Как говорится, не вчера родился.

12

Моя вина (лат.).