Кто ответит? Брайтон-бич авеню
Шрифт:
Полковник тоже посмотрел на Дробызгалова без радушия. Полковник был назначен сюда несколько лет назад, но отношений с подчиненными наладить так и не сумел, ибо считали его дилетантом без шанса на перспективу. Раньше полковник служил в госбезопасности, откуда и был переведен с большой группой старших офицеров в МВД для очередного «укрепления» кадров, но укрепление не состоялось, поскольку специфика милицейской работы оказалась иной и требовала к тому же богатого и именно что милицейского опыта, и при следующей перетасовке руководства завис полковник в кадровом вакууме, откуда угодил в нижние слои — управлять
Сознавая личную некомпетентность, полковник гонора не выказывал, осторожничал, даже когда резкость произнести хотел, взгляд отводил и бубнил отчужденно, лишь в интонации подчеркивая свою неприязнь к тому или иному факту.
— Ну так… зачем же вы себе позволяете оскорбления, а?.. В адрес работников прокуратуры? — промямлил полковник.
— Товарищ полковник… — Дробызгалов приложил руку к груди. — Этот прокурор… он же… — И последовала нелестная характеристика молодого прокурора.
Характеристику полковник выслушал бесстрастно, а вернее, как почувствовал Дробызгалов, — пропустил ее мимо ушей. И еще уяснил оперуполномоченный благодаря изощренному своему нюху: в затаенном молчании начальства кроется нечто большее, нежели личное нерасположение и служебное недовольство.
— Ставится вопрос о вашей профпригодности, — откликаясь на нехорошие предчувствия подчиненного, молвил бесцветно полковник. — Мне предложено подготовить материалы…
— Кем… ставится? — вырвалось у Дробызгалова невольно, хотя яснее ясного было, что инициатива по вопросу о пригодности строптивого оперуполномоченного к службе лично полковнику и принадлежит.
— Предложено, — повторил тот, как тупым топором рубанул.
— Но…
— Провалили этого вашего… Аверина…
— Да не провалил, обеспечил все, что мог… Если бы не прокуратура…
— Ну, так или иначе… Потом — что-то у вас сплошные срывы… Вчера вот… со взяткой…
— Да ведь провокация!
— Выговор у вас за пьянку…
Да, тут не отвертишься. Задержал Дробызгалова патруль, когда в форме, дурак, в метро ехал. Всего-то за запах, а пострадал. Но когда было! Четыре года назад, этот полковник еще шпионов ловил или настроениями интеллигенции занимался…
— В общем, — подытожил начальник иезуитски-стеснительно, подумайте: может, перейти…
— Куда? — спросил Дробызгалов с надеждой.
— Ну, я не знаю… С оперативной работой что-то у вас не ладится… Смотрите… — Полковник как обычно прибегал к обтекаемым формулировкам.
Так. Конец. «Гражданка», сдача удостоверения.
— А с Авериным как? — спросил Дробызгалов по инерции.
— Очевидно, будут судить…
— Но мы же его сами… А потом — это же ЧеПе…
— Чепе, — согласился полковник, вдохнув лицемерно.
Дробызгалов тоже вздохнул. Но — от души. Полковник, конечно же, в случае чего оправдается: дескать, полезно зажравшемуся спекулянту Мордашке попариться в зоне — выйдет, большой авторитет иметь будет, да и страха прибавится, покорности. А виновного в провале оперуполномоченного он, полковник, накажет по всей строгости. А может, и не придется стеснительному полковнику никого наказывать: поймет Дробызгалов деликатный намек, и сам черкнет рапорт об увольнении из органов…
— Разрешите
— Да, пожалуйста. И… проведите с Авериным этим… воспитательную работу.
— В смысле? — искренне удивился Дробызгалов.
— Чтобы… осознал положение…
Шагая по коридору и нащупывая в кармане ключи от кабинета, Дробызгалов оценивал сложившуюся ситуацию.
Мямля-иезуит с прокуратурой ссориться не станет, не с руки ему, тем более сам еле на месте держится — пришел в милицию на большой волне, с начальством своим бывшим, да схлынула волна, и висит он теперь между землей и небом, все отчетливее сознавая: чуть что и — предложат ему почетную пенсию. А она, пенсия, хоть и полковничья, да по нынешним временам инфляции — курам на смех. У Мордашки только в неделю на сигареты такая пенсия уходит.
Опустившись в облезлое казенное кресло за своим письменным столом, Дробызгалов перевел мысли на личные перспективы. Итак, предположим, распрощается он с органами. Куда идти? Просто некуда. А с жильем как? Так и застрянет на пятнадцати коммунальных метрах, где, помимо него, еще жена с ребенком? А детсад? Покуда в милиции, обещали подсобить с очередью, а уйти — ребенка куда?
Выпить бы вот с горя… Тоже — закавыка! Сейчас пойдешь и возьмешь в любое время у тети Шуры из винного, потому как при удостоверении и власти… А завтра? В очередь? Хотя, с другой
— ущемленные обэхээсники принялись в последнее время рьяно защищать монополию на сферы своего влияния. И та же тетя Шура в любое время им настучит: мол, шуганите участковых и уголовку, а то что за дела? — вас кормить не успеваем, а тут еще и они… А там такая сволота в отделе борьбы этом…
Об отделе борьбы Дробызгалов вспомнил некстати, — словно нарочно позвонил по внутреннему телефону полковник, спросил:
— Что у вам нового по Фридману?
— Работаем с ГУБХСС, — промямлил Дробызгалов. — В контакте…
— Результат?
— Ну… будет! Я, кстати, Аверина хотел подключить вплотную. Он ведь имеет выход на него через сестру, я докладывал… А теперь даже не знаю… Если нарушу это… психологическое равновесие, какая работа?
— Аверину пока ничего не говорите… С прокуратурой я свяжусь, арестовывать его не будем до поры… Н-да, звонили из министерства, дело Фридмана из ГУБХСС передано в КГБ…
«Вот оно что!» — понял Евгений.
— Поэтому так: решите задачу — будет… другой поворот отношения к вам, — закончил полковник.
Дробызгалов покосился с ненавистью на пищавшую короткими гудками трубку. Вот так. Результат любой ценой. Как понимать полковника — ясно: раскрутишь дело с Фридманом — поглядим, может, и милость проявим… А может, и нет, твердых обещаний не дается. Мордашке за помощь в данном вопросе тоже милость — до суда сладко пожрать-попить и с девками всласть в простынях покувыркаться. Ну, на Мордашку-то плевать, он заслужил, барыга, а ему, Дробызгалову, за что такой компот кислый? За что?!
Обэхээсникам и комитетчикам плевать и на Дробызгалова, и на Мордашку. Сливки в случае удачи снимут они, уголовный розыск здесь не более чем подспорье, хотя он-то всю задачу и решает. Задачу сложнейшую, невыполнимую, потому и свалили дело в район, не сумев справиться даже своими, куда более могучими силами.