Кто погасил свет?
Шрифт:
Простясь вчера с Куком, он поднялся к себе в квартиру и плотно заперся на замок и цепочку. К окну Урусов больше не решался подходить, а, послонявшись немного по комнатам, сел опять за компьютер. Однако то ли по вине непроветрившегося еще пива, то ли по причине морального урона, понесенного им от встречи с ясноглазой язвительной старухой, но Саша совершенно лишился умственного равновесия. Много раз начинал он какую-то строчку и… смывал ее курсором; много раз он перекладывал в кресле под собой затекавшие ноги; дважды ему пришлось выбрасывать полную пепельницу окурков – все было бесполезно. Если днем еще Саша в состоянии был записать свои ночные впечатления, то теперь вместо фраз на экран выползали снова и снова такие уродцы, что он уничтожал их с каким-то брезгливым испугом. В эти часы Урусов сознавал собственную бездарность отчетливее, чем когда-либо раньше.
За вечер Саша влил в себя две с
Единственным утешением Урусова этой душной ночью было, как ни странно, одиночество – по крайней мере одиночество в постели. Хуже нет, чем лежать без сна и стараться сохранять неподвижность, чтобы не потревожить кого-то, посапывающего рядом, – даже тихий час в детсаду не идет ни в какое сравнение. Разведясь с Галиной, Саша мог себе позволить в кровати любые перевороты, мог выбрасывать конечности под любыми углами; правда, сейчас всякое движение приводило лишь к очередным извержениям пота, а новая поза получалась такая же неудобная, как и предыдущая.
Татьяна Николаевна советовала ему в детстве: чтобы приблизить сон, надо пойти на воображаемую прогулку в те места, которые часто тебе снятся или с которыми связаны приятные воспоминания. У Саши было такое место – территория снов и, по совместительству, приятных воспоминаний – Комсомольский садик. Пожалев про себя, что не навестил его сегодня пешком, Урусов отправился в садик мысленно, в надежде если не заснуть, то хотя бы успокоиться.
Мысленное путешествие имеет некоторые преимущества перед обычным. Во-первых, совершая его, можно купировать все неприятные места (например, дома № 17 и 19 по улице Дзержинского); во-вторых, оно происходит, как правило, не только в пространстве, но и во времени. Можно вновь сделаться маленьким мальчиком или подростком, чтобы выпить по глоточку положенную порцию впечатлений, не упустив, не расплескав из них ни капли. Можно освежить привычные ощущения – того, например, как расширяются границы и возможности твоего существа в соединении тела с техникой. Саша в детстве мечтал о велосипеде; езде он научился, пользуясь великодушием Кукарцева, счастливого обладателя зеленого «Салюта». Из любви к велосипеду он готов был часами колесить по кварталу на раме у контуженного Роты, слушая его глупости. Сойдя же с велосипеда на землю, Саша испытывал муку неподвижности. Однако Татьяна Николаевна была злейшим врагом велосипеда; она находила десятки аргументов против его покупки. Можно было подумать, что все несчастья ее жизни происходили от велосипедов, с такой неприязнью она о них отзывалась. Не имея средств для утоления своей страсти, маленький Урусов прибег однажды к совсем уже преступному способу: он выкрал у матери паспорт, пошел в Комсомольский садик и взял велосипед напрокат.
Заметив, что мальчик явился без сопровождения взрослых, лукавый служитель выдал ему не лучшую машину из имевшихся: трудно было и подсчитать, реципиентом скольких велопокойников она была. Не имея выбора, Саша взгромоздился на кособокого инвалида и, сделав педалями несколько холостых оборотов, сумел-таки привести велосипед в движение. Служитель проводил их таким взглядом, словно не чаял больше увидеть ни того ни другого. Однако спустя короткое время Саша, как ему казалось, вполне освоился с железным конем. Счастье было уже в том, что он мог владеть им нераздельно в течение часа. Вихрем носился он по дорожкам садика, пугая все живое страшным скрипом и дребезгом. Мамаши бросались к своим детям, чтобы прикрыть их телами, а младенцы, что еще только ползали под деревьями на тряпочках, с усилием поднимали головки, провожая глазенками невиданную погремушку.
Но, утолив первый велосипедный голод, Саша захотел более острых ощущений. Он приступил к исполнению одного из самых дерзких предприятий в своей жизни и к воплощению одного из самых худших опасений Татьяны Николаевны. Не раз до того он видел, как другие мальчишки скатывались на великах по крутой тропинке с обрыва (того самого, на краю садика). Как же лихо у них это выходило – с юзом заднего колеса, с тучами вздымаемой пыли… И Саша подогнал к обрыву свою ржавую рухлядь. Велосипед, который и на ровном-то месте грозил развалиться в любой момент, с ужасом заглянул в пропасть. С минуту они стояли, собираясь с духом… и… низринулись! Тут же в машине что-то со звоном лопнуло, и она помчалась вниз по тропинке бешеным нарастающим галопом, действительно в тучах пыли,
Урусов в очередной раз поменял бок. Давно подсохли, зарубцевались, побледнели и истаяли те давние ссадины и царапины, но тело его будто снова зачесалось в старых местах. Непонятно, зачем он вообще стал вспоминать про велосипед. Ему так никогда и не купили велосипеда…
По-прежнему не чувствуя сна ни в одном глазу, Саша сделал в Комсомольский садик еще одну вылазку, на этот раз пешую. И тоже она была не совсем законная, потому что хотя целью ее было просто посидеть на обрыве, но Татьяна Николаевна даже это считала небезопасным. Впрочем, с некоторых пор Саша стал проявлять известное своеволие во время своих прогулок: им овладела тяга к миропознанию, присущая мальчишкам в определенном возрасте. Раз за разом он приходил к обрыву и с растущим интересом вглядывался в простиравшиеся перед ним дали. Тогдашний вид с обрыва мало чем отличался от теперешнего: те же домики под горой, та же железная дорога наверху. Разве труб заводских было поменьше. И так же как теперь, вся правая сторона горизонта оставалась ничем не занятой. Саша полагал, что именно там, где не высилось никаких строений, – именно там и кончается город.
Степной ветерок на обрыве ерошил Сашины волосы и звал к приключениям… И в один прекрасный день Урусов не устоял перед искушением. Он спустился вниз по той самой тропинке, по которой не сумел съехать на велосипеде. Первым препятствием на его пути стала речка Мечётка: вблизи она воняла почти нестерпимо, топкие берега ее черно гноились. Но, зажимая нос, Саша форсировал Мечётку по шаткому дощатому мостику. Тропинка вела наверх, в становище сельского типа – и здесь его поджидала опасность куда более серьезная, чем гнилая речка. Дело в том, что местное население, издали казавшееся вполне мирным, встретило Сашу так, словно бы он пришел сжечь их домики или по крайней мере был вражеским лазутчиком. Куры, заквохтав, разбежались, и вперед выступили их грозные мужья; несколько собачонок выскочили на улицу сквозь заборные прорехи и окружили Сашу, истерически лая. Откуда-то, словно из-под земли стали появляться босоногие пацаны разного роста, но одинаково свирепого вида. Перегородив дорожку молчаливой заставой, они мрачно грызли семечки и буравили Сашу светлыми недобрыми взглядами. Быть бы ему битым, но какое-то вдохновение подсказало маленькому Урусову выход из отчаянной ситуации. Отбросив мысль спастись бегством, он, наоборот, сам подошел к пацанам и… сколько мог вежливо спросил у них, как ему пройти к железной дороге. Туземцы были так изумлены, что расступились; несколько пальцев одновременно показали Саше нужное направление. Стараясь не оглядываться, он пошел указанным путем, а местные еще долго обескураженно смотрели ему вслед.
Железная дорога как таковая была Урусову знакома: дважды на Сашиной памяти они с Татьяной Николаевной ездили к Черному морю. Вдыхая вкусный запах креозота, он специально посидел на откосе, чтобы дождаться поезда. Когда тепловоз показался из-за поворота, Сашино сердце забилось. Клокоча дизелем и сотрясая землю, огромная машина прошла мимо мальчика и салютовала ему свистком. Саша был в восторге: все-таки не зря он отважился на опасное путешествие. Когда хвостовой вагон поезда, постукивая, скрылся, Урусов ступил на еще гудящий рельс. Надо было идти дальше – Саше хотелось увидеть, где кончается город.
За железной дорогой тянулась лесополоса, длинным зеленым занавесом загораживая перспективу. Раздвинув кусты дикой смородины, составлявшие передний край, Саша вошел в посадку и стал пробираться между тесно стоявших тонких деревьев. Впрочем, лесополоса была неширока, и он вскоре оказался на ее противоположной стороне. Не сразу понял Урусов, что именно открылось его взору. Густая серебристая безбрежная россыпь обелисков, крестов, оград… ничего похожего он в своей жизни еще не видел. Надпись на воротах сообщала, как называется это место: «Городское кладбище № 3». Не без робости, но понуждаемый пытливым интересом, Саша вошел в ворота.
Конечно, он знал, что люди иногда умирают. Он видел в собственном квартале, как гробы с покойниками выставляли у подъездов, а потом под звуки оркестра и рыданий куда-то уносили. Однажды прямо на Сашиных глазах пожилая женщина, вымывая окно, оступилась по неосторожности и выпала во двор; немного повозившись на земле, она умерла. Все это Саша видел, однако он как-то не задумывался над тем, куда уходили похоронные процессии. Теперь непоставленный вопрос разрешился внезапно и сам собой. Умершие люди, оказывается, переселялись сюда, в этот обширный и очень тихий пригород.