Кто последний? – Мы за вами!
Шрифт:
– Вельда, я хотел говорить вовсе не об этом…
– Не надо ничего говорить. Я прекрасно понимаю, что все, что вы делали для меня в родовой палате, есть свидетельство профессионального мастерства Эсмеральды и вашей доброй воли по спасению утопающей… – Вельда очень гордилась этой фразой. Она придумала ее долгими зимними вечерами, когда Кларк уютно посапывал в своей кроватке, выучила ее перед зеркалом наизусть вместе с интонациями, и теперь произнесла безупречно верно, ни разу не запнувшись. Но перед ней стоял Анри, а не зеркало.
Он шагнул к ней и она поднялась ему навстречу. Он положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. Они
– Я говорил правду, Вельда. И Эсмеральда тут ни при чем. Вы нужны мне.
Маленький Кларк захныкал в своей кроватке. Вельда вывернулась из рук Анри и метнулась к нему. Анри опустил голову.
– Я понимаю, что мои признания неуместны… сейчас, когда Кларк еще так мал… Я подожду…
– Чего вы подождете, Анри? – Вельда стояла, склонившись над кроваткой, и выбившаяся из прически прядь волос перечеркивала ее поднятое кверху лицо.
– Да, и вправду – чего? – Анри поднес ладони к лицу, длинные пальцы потерли лоб над бровями. – Простите меня. Это я неадекватен, а вовсе не вы. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, прекрасно.
– Кларк – спокойный малыш?
– Да, мы с ним ладим .
– Ну вот и хорошо. Я просто хотел узнать, как у вас дела. Теперь я, пожалуй, пойду.
– Спасибо за цветок, Анри. Он великолепен.
– Да, да. Вы позволите навестить вас еще?
– Да, пожалуйста, заходите, мы с Кларком всегда будем рады вам.
После ухода Анри Вельда вспомнила о тех романах, которые она любила читать в юности, до встречи с Кларком. Героиня такого романа на ее месте должна была бы упасть на кровать, содрогаясь от рыданий. Вельда усмехнулась, убедилась, что Кларк уснул и отправилась в прачечную гладить пеленки.
В следующий раз они увиделись с Анри только спустя три месяца, что казалось в условиях станции почти невероятным. Надо отдать должное Анри – он умел понимать намеки и, по-видимому, просто избегал Вельду.
Да и Вельда не очень стремилась увидеться с ним – Кларк отнимал почти все ее время. К тому же, благодаря Стефани и Митре, она стала более общительной, и Анри перестал быть единственным человеком, с которым она могла поговорить – новорожденный ребенок был благодарной темой для бесед со станционными женщинами. Спустя некоторое время она даже сама начала наносить визиты новым знакомым, не договариваясь с ними об этом заранее – вещь, абсолютно немыслимая в родном городке Вельды.
Освоившись с ролью матери, она начала задумываться о том, что в условиях станции, где абсолютно все были чем-то заняты, ей тоже надо было бы подобрать себе какое-нибудь дело. Стефани предложила ей поработать в детском корпусе, но непрестанно гудящие, визжащие и хохочущие малыши раздражали Вельду, а старшие, сдержанные и дисциплинированные, были ей непонятны и отчего-то казались опасными.
Тогда она и решила обратиться за советом к Анри.
Он был один в лаборатории (она специально выбрала такой момент – хотя предстоящий разговор был совершенно нейтральным, ей почему-то не хотелось присутствия свидетелей) и сидел, склонившись над столом Стояна. Лампа освещала одно его плечо и несколько прядей темных волос. Седые волоски в желтом свете лампы казались золотыми.
– Анри, я не очень помешаю вам? – спросила Вельда и сама почувствовала, как отчего-то дрогнул ее голос.
Он обернулся и она невольно поразилась тому, как плохо он выглядит. Сначала
– Анри, что с вами? – Вельда не хотела этого говорить. Один человек не должен лезть в дела другого, пока его об этом не попросят. – Вы так ужасно выглядите…
В родном городе Вельды и в других, в которых она бывала с друзьями или с Кларком, отсутствовало само понятие «плохо выглядеть». Там все, даже самые глубокие старики, выглядели хорошо. Бодро и жизнерадостно. До самой смерти, которая наступала обычно лет в 70.
Это был один из парадоксов нового мира. Несмотря на почти полное исчезновение болезней (с ними не то чтобы научились справляться, а просто исключили из популяции путем генетического отбора) и отменное здоровье почти всех жителей земли, продолжительность жизни людей практически не увеличилась. Люди умирали не от болезни и даже не от старости, а от какой-то исчерпанности жизненного ресурса. Их просто не тянуло жить дальше. В их жизни не было свершений, а лимит удовольствий и разнообразия исчерпывался раньше, чем изнашивалось великолепное, отлично сработанное природой и отбором тело. Они умирали так, как испокон веку умирали крестьяне всех времен и народов: сполна прожив свою однообразную, полную трудов и бедную радостями жизнь, вымывшись в бане, переодевшись в чистое, причастившись и простившись с близкими. И почти всегда знали о своей смерти заранее и успевали подготовиться к ней. Всего этого Вельда, разумеется, не знала.
– Вам неприятно?
– Что неприятно, Анри? – Вельда давно привыкла к тому, что понимает Анри через два раза на третий, а после откровений Стефани и вовсе перестала расстраиваться по этому поводу.
– Вам неприятно видеть меня… таким? Все люди, окружавшие вас с рождения, всегда выглядели хорошо…
Вельда рассмеялась. Анри удивленно взглянул на нее, но ничего не спросил.
– Я вспомнила, как несколько месяцев назад я измазала вам слезами, соплями и кровью всю рубашку, – пояснила Вельда. – Интересно, насколько хорошо я тогда выглядела?
Анри улыбнулся в ответ. Улыбка осветила его измученное лицо, и Вельда вдруг подумала о том, что на свете есть еще один тип человеческой красоты, о существовании которого она раньше не подозревала.
– Анри, вы сейчас кажетесь мне ужасно красивым, – с наивной искренностью сообщила она. – Я даже не понимаю – почему. Но все же – что с вами?
Прежде, чем Анри успел ответить на ее вопрос, в голове Вельды промелькнула мысль о том, что, может быть, Анри так страдает от разрыва с ней. В каком-то старом романе она читала о чем-то подобном. Догадка была дурацкой, лестной и страшной одновременно. От такого смешения разнородных чувств у Вельды даже закружилась голова. Ее мозг не привык к неоднозначности и плохо справлялся с ней.
– Вы великолепны, Вельда, – не гася улыбки, сказал Анри. – Такая смесь наивности, силы и великолепного психологического здоровья… Я по-хорошему завидую вам. Эсмеральда считает, что меня надо запереть в одиночную камеру с мягкими стенами и непрерывно терзать релаксирующей музыкой и программами аутогенной тренировки. Тогда я, возможно, выживу. Вы согласны с ней?
– Эсмеральда – хороший специалист, – осторожно сказала Вельда, не понявшая из слов Анри ничего, кроме того, что он сделал ей комплемент, как всегда – двусмысленый.