Кто последний? – Мы за вами!
Шрифт:
«Ваши доводы представляются вполне логичными, а выводы – обоснованными. Факты, имеющиеся у нас, подтверждают их. Это тревожит нас.»
«Что вы собираетесь предпринять?»
«Мы колеблемся в выборе решения. Нужна дополнительная информация.»
«Какого рода? Я готов вам ее предоставить»
«Мы затрудняемся в формулировке, но имеем возможность оценить вашу готовность»
«Что это значит?»
«Ввиду вновь полученной информации мы вынуждены принять одно из двух решений: либо по-прежнему оставаться наблюдателями процесса, либо вмешаться в него.»
«Что значит – вмешаться в процесс?»
«Способы и детали не имеют
«Присущи ли вам вообще какие-нибудь чувства?»
«Да, из имеющихся у вас понятий нам присуще чувство адекватности.»
«Дальнейшее существование человечества кажется вам неадекватным?»
«Мы еще не приняли окончательного решения.»
«Я понимаю, ЧТО вас пугает. В истории человечества, если она вам известна, действительно было немало черных страниц. Но у меня есть основания полагать, что люди изменились, пройдя через этот, последний кризис. Возможно, мы, наконец, вылупились и превратились из жадных и жестоких личинок в настоящих людей. Мы многое потеряли на этом пути, но может быть нам удастся вновь обрести потерянное. Что вы думаете о сотрудничестве с людьми?»
«Оно представляется маловероятным»
Холодно. И очень хочется назад. В мой родной городок, где все было просто и понятно. В комнату, где была кровать с лиловым покрывалом и пуховым одеялом под ним. Туда, где был Кларк, и подруги, и планеры, и вечеринки, и визорные программы, в которых все было хорошо, и никто не вымирал, и не боролся с миражами. Где все живут спокойно и весело, и нет никакой всемирной ответственности, и все известно наперед, до самой смерти.
Но ничего этого нет и не будет. Нет городка, вместо него – станция. Нет кровати с пуховым одеялом и самое главное – нет Кларка. Но есть Кларк-маленький и есть Анри. Но нет и Вельды, которая жила там. Есть Вельда, которая помнит. А было ли то, что я помню? Может быть, все это я придумала теперь, задним числом? Ведь есть же миф о счастливом детстве, легенды об Эдеме… Вот и я себе придумала такой маленький Эдемчик, по которому могла бы проливать крокодильи слезы. Ведь, в конце концов, я же сбежала оттуда! Черта с два ты бы сбежала, если бы не погиб Кларк!
Как все запутанно. И не у кого спросить. Неужели человек обязательно должен быть одиноким? Я не хочу! Мое тело, мой разум – я словно заперта в них. На земле больше нет тюрем и все-таки они есть. И их столько же сколько людей живет на этой планете. Никогда человеческой близости, в чем бы она ни выражалась, не пересечь невидимых границ, которые отделяют одну душу от другой. Может быть, таинственные ОНИ решили эту проблему?
Я принимаю противоположные решения вслед друг за другом, меня сегодня огорчает то, чему я радовалась вчера, один и тот же предмет то обескураживает меня, то приводит в состояние бессмысленного восторга… Может быть, я заразилась от Анри? Но ведь душевные болезни, вроде бы, не заразны. Или, по выражению Гвел, у меня проклевывается душа?
– Я не умею «крутить колесо», и прыгать на доске в прибое, и летать на планерах… – ни с того, ни с сего говорит Анри.
– Ну и что? – недоумеваю я. – Ты – это ты, почему ты обязан…
– Я должен развлекать тебя!
Удивительная новость. Кто бы мог подумать, что на свете существует подобное долженствование. Но в мире Анри оно есть. И я должна с этим считаться.
– Ну что ж, развлекай.
–
– А что же, по-твоему, мне интересно? – разговор начинал по настоящему занимать меня. Пусть таким, прикладным, путем, но все же интересно узнать, что о тебе думают.
– Ну, тебе наверное нравятся многие виды времяпрепровождения, связанные с физической нагрузкой, а я ее терпеть не могу. Какие-то виды спорта (ты как-то перечисляла), а я как назло – никудышный спортсмен. Ты здоровая молодая женщина, и наверняка эротика всегда занимала немалое место в твоей жизни, но секс со мной тоже не относится к числу увлекательных приключений, тут я не обольщаюсь…
Анри впервые сам заговорил на эту тему и мне очень захотелось перебить его, заострить внимание на этом пункте его занудных умозаключений.
– Прежде чем утверждать что-либо по этому вопросу, неплохо было бы спросить меня. Ты не находишь? Да и вообще – когда ты так говоришь, я чувствую себя бабочкой, которую третьеклассник приготовляет для своей энтомологической коллекции.
– Прости, больше не буду. Но раньше тебе нравилось.
– А ведь и правда – нравилось, – нешуточно удивилась я, вдруг осознав правоту Анри. Что бы это значило?
– Ура! Эврика! – вдруг воскликнул Анри и необыкновенно театрально и фальшиво хлопнул себя ладонью по лбу. Как будто комара хотел убить, но в последний момент пожалел, и не убил, а искалечил. – Спорт – это близко к походам, путешествиям… Хочешь, мы отправимся в путешествие? Ненадолго, на несколько дней. Ты, наверное, засиделась здесь, на станции?
– Да нет, не особенно. Но ты это серьезно? Куда же мы поедем? Или полетим?
– Куда угодно! – с какой-то детской гордостью заявил Анри. – Я покажу тебе все, что ты захочешь.
– Но это же очень дорого, Анри. Геликоптер для нас двоих… Или ты думаешь присоединиться к кому-то?
– Нет, Вельда, только мы… – теперь Анри выглядел смущенным. – Так сложилось, что я… я могу позволить себе это…Ты же знаешь, мои личные потребности очень невелики, а…
– Брось, Анри, в чем ты оправдываешься, подумай сам!
– Да, конечно, это глупо, прости меня. Ты полетишь со мной?
– А Кларк?
– Стефани и Митра охотно присмотрят за ним несколько дней.
Я, конечно, согласилась и не могла сдержать своих восторгов. Давным-давно я мечтала о таком путешествии. С Кларком мы ездили кое-куда, но недалеко. Кларк не очень любил дальние странствия, он говорил, что ему очень хорошо дома, под одеялом, и на берегу океана, невдалеке от которого стоял наш дом… Анри, как всегда, поймал мои воспоминания о Кларке и скорчил снобски-скорбную физиономию, которую он всегда одевает, как маску, в подобных случаях.
– Не надо, Анри, – сказала я. – Я очень-очень хочу развлечься, – и поцеловала его куда-то в ухо.
Нет смысла писать о том, что мы видели. Ведь это не отчет, и не доклад. Я часто слышала и читала во многих книгах о «впечатлении», которое что-то на кого-то производило. В этих описаниях меня всегда удивляло одно и то же: то, что это впечатление как-то укладывалось в слова. И нигде ни слова о том, что вот, мол, сказал, что мог, остальное осталось где-то за кадром чувства-подсознания-ощущения… Даже не все слова используют: в целом, впечатление тоскливое, или, наоборот, оптимистичное. Бывают же на свете целостные личности…