Кто следующий? Девятая директива

Гарфилд Брайан

— Понятно.

Брюстер шагал взад и вперед.

— У нас осталось меньше пяти дней. Этридж выбрал чертовски неподходящее время, чтобы умереть, не так ли?

Он остановился, выдернул сигарету изо рта и воинственно уставился на Саттертвайта:

— Вы убеждены, что точно установили личность человека, который захватил Фэрли?

— Стурка? У нас нет сомнений.

— Как вы думаете, он сдержит свое слово?

— Только если это будет ему выгодно.

— Другими словами, он убьет Фэрли. Независимо от того, отпустим

мы этих семерых или нет. Вы это хотите сказать?

— Я не могу читать мысли Стурки, господин президент. Я не посвящен в его планы. Он убьет без колебаний, если будет думать, что у него есть на то причины.

Президент обошел стол и тяжело опустился в большое кресло:

— Тогда не будем давать ему предлога.

— Вы хотите отозвать дублеров?

— Мне кажется, лучше так сделать.

— Мы все равно можем послать их в Женеву отдельно. Держать их вне поля зрения и использовать, если будет подходящий случай.

— Только если вы будете абсолютно уверены, что никто не увидит их.

— Мы можем это сделать, — сказал Саттертвайт. — Достаточно легко, Если они полетят по отдельности, никто не обратит на них внимания.

— Тщательно продумайте все, будьте добры. Брюстер сморщился, вынимая сигару, и положил ее в пепельницу.

— Можно пережить несколько дней с Милтоном Люком, исполняющим обязанности президента, но, видит Бог, мы не можем допустить его на четыре года.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 16 ЯНВАРЯ

9:00, континентальное европейское время.

Лайм поднес к глазам полевой бинокль и бегло осмотрел площадь, пока не нашел нужное окно. Оно ничем не выделялось среди других в Городе и находилось на расстоянии доброй сотни ярдов, но высокоразрешающие линзы приблизили его на расстояние вытянутой руки. Он пользовался гироскопическим биноклем системы «Марк», который стоил правительству немногим более четырех тысяч долларов.

Его дыхание с паром вырывалось из ноздрей. Он не подумал захватить одежду для субарктики. Шед Хилл раздобыл шарф, перчатки и твидовое пальто у Стокманда в Хельсинки, а Лайм позаимствовал шапку-ушанку у местного полицейского. Перчатки были малы, но пальто вполне подходило.

Англичанин сказал:

— Ну?

— Он читает «Геральд Трибьюн».

— Ужасно непорядочно с его стороны.

Мезетти не опускал шторы. Он сидел в номере рядом с телефоном, читая вчерашний парижский выпуск.

— Хорошо быть упитанным. — Англичанин отогнул воротник от толстых щек. Им приходилось держать окно широко открытым, потому что оно запотевало, если они закрывали его. В комнате Мезетти, по всей видимости, были двойные рамы. Они замерзли в углах, но оставались достаточно прозрачными, чтобы видеть сквозь них.

Англичанин был довольно высок. Он был круглым, мягким и, казалось, не имел костей. Он носил рыжеватые офицерские усы и полосатый форменный галстук.

ЦРУ

предоставило в его распоряжение связного из Лахти, но так же, как и большинство людей подобного сорта, он был настолько хорошо известен, что Лайм не хотел использовать его. По всей вероятности, все компетентные органы, как финские, так и остальные, имели досье на него, и не стоило рисковать. Можно было вспугнуть Мезетти и помешать его контактам.

Если только эти контакты были.

Имелись основания так считать, хотя бы потому, что Мезетти наконец успокоился после того, как неугомонно протащил их через всю Европу. Он зарегистрировался вчера в отеле и все время питался в своей комнате. Было похоже, что он ждал телефонного звонка. Лайм установил прослушивание.

Англичанин сказал:

— Взгляни худа вниз.

Вдоль тротуара выстроилась беспорядочная вереница машин; на свободное место протискивался восточно-германский «Вартбург».

— Забавно. Становится похоже на собрание мафии.

— Ты знаешь его?

— Он с Вопрсом. Переодетый полицейский.

Водитель не вышел из машины. Пассажир прошел в вестибюль отеля. Через некоторое время опять вышел, вернулся к машине и сел в нее. Машина осталась на месте.

— Он пляшет под дудку Москвы!

— Я так не думаю. Уже нет.

Там же находился «Рено» с командой из французской SDECE и четырехдверный «Фольксваген», внутри которого расположились четыре здоровых агента из боннской BND. Лайм осмотрел площадь в двадцати кратный бинокль и отметил обитателей в пяти оставшихся машинах. Он узнал одного из них — испанского полицейского, которого видел в Барселоне три дня назад.

Это было похоже на попурри из комических опер. Англичанин оказался прав: это становилось забавно.

Лайм протянул руку к телефону:

— Шед?

— Слушаю.

— Площадь кишит сыщиками. Постарайтесь убрать их с дороги.

— Я попытаюсь.

— Примени силу.

— Им это вряд ли понравится.

— Я потом извинюсь.

— О'кей, я посмотрю, что можно сделать.

Лайм вернулся к окну, истощенный до предела. Глаза потускнели от бессонницы и непроизвольно закрывались с ощущением, что в них попал песок. Англичанин сидел у окна в позе Будды. Лайм заметил:

— Меня беспокоит то, что русских здесь нет. Все остальные присутствуют.

— Возможно.

— Это по-прежнему территория Яскова, не так ли?

— Ты знаешь его?

— Я уже был здесь до этого. Немного раньше.

— Да, что по-прежнему его юрисдикция.

«Ясков находится где-то рядом, — подумал Лайм. — Не с такой грубой откровенностью, как остальные, но где-то рядом. Наблюдающий, выжидающий удобного случая».

Он поправил свой стул у окна рядом с англичанином. Быстро взглянул в бинокль. Мезетти не изменил позы, он переворачивал страницу, и Лайм безо всякого труда мог прочесть заголовки, приближенные линзами.