Кто следующий?
Шрифт:
Когда МакНили и Фэрли подошли к платформе, пилоты военно-морской авиации брели назад к вертолету, стоящему на площадке; позднее МакНили это хорошо вспомнил. Команда журналистов расходилась после безуспешной попытки выведать что-нибудь у новоизбранного президента.
Фэрли направился к лестнице в отель; вокруг него, как пастушьи собаки, теснились агенты секретной службы. «Нет, — подумал МакНили, — как прилипалы». Это начинало действовать Фэрли на нервы: он любил
МакНили стоял на площадке рядом с вертолетом. «Что если»… — подумал он и попытался представить снайпера с дальнобойной винтовкой, вглядывающегося в телескопический прицел где-нибудь в одном из островков соснового леса наверху.
Покушения всегда были так просты в исполнении. Если человек действительно намеревается убить тебя, существует единственный на земле способ остановить его — убить его первым. И если ты не Знаешь о том, кто он, не знаешь даже о его существовании — у тебя нет никаких шансов.
Нездоровые мысли. Именно это место внушало их: мавзолейная атмосфера огромного пустого отеля, желто-серое небо с едва пробивающимися лучами солнца, холодный сухой ветер, непреклонная отчужденность гор.
Позднее он спрашивал себя, не испытал ли он предчувствие, сбывшееся в слегка искаженном виде: своего рода экстрасенсорное восприятие, предвидение, необычная восприимчивость к зловещим предзнаменованиям этого дня. Он никогда особенно не доверял таким ощущениям, в конце концов, снайпера там не было.
Он повернулся к двери, опасаясь простуды, думая о том, чтобы пойти в свою комнату и часок поработать. Но стремление к уединению никогда не отличало МакНили; лучше всего он работал среди шума и беспорядка. Большие пустые комнаты навевали на него уныние, и ноги сами бы вынесли его опять на открытый воздух, поэтому он вообще не вошел внутрь.
Вместо этого он завязал беседу с двумя пилотами вертолета, офицерами военно-морского флота — с ними было легко общаться: хорошие манеры и внешность, наряду с их авиационным мастерством, определили, что выбор пал на них. МакНили сам в возрасте девяти лет начал клеить модели самолетов, и восхищение авиацией никогда не покидало его.
— …сорокапятифутовый винт. Мощность? Около тысячи лошадиных сил, крейсерская скорость сто тридцать миль в час. Мы без труда доберемся сегодня до Мадрида часа за полтора, и еще останется горючего на сорок пять минут.
— Обычно для таких случаев используют «13-J», не так ли?
— Обычно. Но та машина поменьше, у нее не тот потолок, что у нашей птички. — Андерсон говорил о машине с гордостью, как о личной вещи.
Вертолет фирмы «Белл», «Ирокез HU-1J» — с комфортно оборудованными шестью местами для «очень важных персон», был окрашен в синий цвет Военно-Морского Флота, с нанесенными через трафарет знаками Шестого флота. Не обращая внимания
Оба пилота оказались ветеранами с десятилетним стажем, хотя об этом свидетельствовали не шрамы на их лицах, а поношенные кожаные куртки летчиков. Они говорили, коверкая слова и пользуясь техножаргоном, который не имел ничего общего с человеческим общением, и были людьми того типа, который МакНили в целом презирал — недоучки, не умеющие связать двух слов, с кашей вместо мыслей, — но это были добрые приятные парни, и МакНили был не из тех, кто из упрямого принципа отказывает себе в маленьких человеческих радостях.
В конце концов ощущение вины побудило его вернуться к бумагам в комнате. Он оставил пилотов на площадке, когда они пили кофе из термосов. Сделав несколько последних исправлений и примечаний в речи, которую Фэрли готовился произнести в этот день, он побрился, переоделся в серый костюм от Данхилла и прошел по террасе в комнату Фэрли.
Фэрли разговаривал по телефону с Жанетт, он махнул МакНили рукой, указывая на стул. Когда он повесил трубку, МакНили сказал:
— Господи, это отвратительно.
— Что именно?
— Все это нежничанье и воркование в вашем возрасте.
Фэрли лишь усмехнулся. Он сидел на стуле рядом с телефоном, в вечернем костюме из Мадраса. Когда он вставал со своего места, казалось, что он будет продолжать подниматься целую вечность — этот высокий человек, казалось, состоял из множества суставов и распрямлял их один за другим.
Пока Фэрли одевался, они разговаривали о Перец-Бласко, о Брюстере, о взрывах в Капитолии, о базах военно-воздушных сил США в Торрехоне и Сарагосе и о морской базе в Роте.
Перец-Бласко был и Мессией, и Иудой, возлюбленным Спасителем людей и деспотом, которого они учились презирать, либеральным гением и тупым тираном, неподкупным защитником и гангстером-вымогателем, проклятым комми и проклятым фашистом. Он мог поднять уровень жизни народа и мог тратить все деньги на дворцы, яхты, мог открыть бесчисленные счета в швейцарских банках.
— Ты совсем не знаешь его, не так ли? Ты просто не можешь ничего сказать о нем. Хотелось бы, чтобы он находился на своем посту уже некоторое время.
— То же самое он может сказать и о вас.
Фэрли рассмеялся. МакНили подождал, пока он завяжет галстук, и протянул ему речь.
— Ничего из ряда вон выходящего. Одна из стандартных вариаций на тему гармонии и дружбы.
— Это то, что надо. — Фэрли внимательно просматривал ее, запоминая отдельные куски, так как он не мог выступать с потупленными глазами, не отрывая взгляда от листа. Ему нравилось смотреть на своих слушателей. Хотя в данном случае это едва ли имело значение: речь была короткой, на английском языке, и по крайней мере половина присутствующих в зале не поймет и одного слова из десяти.