Кто стреляет последним
Шрифт:
— Ну и отстраняйте! — буркнул Косенков. — По крайней мере, у нас есть теперь шанс, что он не уйдет.
— Пошли в дом! — кивнул Турецкий.
На веранде их ожидали немного пришедший в себя Крумс и оперативники. На полу, у стены, сидели Ряжских и Петраков, скованные наручниками.
Турецкий кивнул оперативникам:
— Этих — в следственный изолятор. Иван Степанович, поезжай с ними. Оформишь арест. Завтра допросим.
— В чем нас обвиняют? — спросил Ряжских.
— В соучастии
— Я не имею к этому никакого отношения! — запротестовал Ряжских.
— Разберемся, — пообещал Турецкий.
— Меня вы тоже арестуете? — спросил Крумс, когда арестованных увели.
Турецкий подумал и сказал:
— Нет.
— Будете проводить обыск?
— Нет.
Софронов и Косенков с недоумением на него посмотрели.
— Антонас Ромуальдович, побудьте немного на кухне, — обернулся Турецкий к Крумсу. — Нам нужно с товарищами кое-что обсудить.
— Да, конечно, — закивал Крумс и вышел.
— Мы в самом деле не будем его брать? — переспросил Софронов.
— В самом деле.
— И обыскивать не будем?
— Не будем.
— Но он может скрыться, — предупредил Софронов.
— Да куда он скроется!
— Может перепрятать валюту, — сказал Косенков. — Переправит с женой к какому-нибудь дальнему родственнику в Черемхово — ищи!
— Не исключено, — согласился Турецкий. — Но нам придется на это пойти.
Он объяснил: Крумс — мелкая рыбешка, а нужен — завод. Там — акулы. Даже если Крумс припомнит отдельные эпизоды хищения платины и золота, подтвердить его показания другими уликами будет невозможно. Их нужно брать с поличным. А для этого Крумс должен вернуться на завод и отслеживать всю неучтенку. У начальника отдела сбыта есть такая возможность. Когда наберется достаточно фактов, можно будет проводить аресты и обыски. Обыскивать сейчас дом Крумса — значит, вызывать понятых. Старый город — почти деревня, ничего не скроешь. Могут пойти слухи и дойти до «Четверки».
— А это нам совершенно не нужно, — заключил Турецкий.
— Значит, нужно будет отдать и это? — кивнул Косенков на пачки долларов, рассыпанные по столу.
— Да. Он должен передать их коммерческому директору — так, как делал всегда. Мы перепишем номера купюр. И если найдем при обыске — от такой улики не отопрешься.
— А если они успеют потратить? — спросил Косенков.
— Не успеют. Что-то да останется. Интересно, как ты сумеешь потратить сотню тысяч баксов за полтора-два месяца?
— А если вывезут за границу?
— А вот за этим мы будем следить.
— Ты уверен, что Крумс будет на нас работать? — поинтересовался Софронов.
Турецкий кивнул:
— Да. У него нет выбора.
Пригласили Крумса. Выслушав
— Вот мы к чему-то и пришли, — констатировал Турецкий. — А теперь — к делу.
Переписывать номера трех тысяч стодолларовых купюр закончили уже за полночь. Каждые полчаса Турецкий подходил к телефону и звонил оперативному дежурному.
Следов Гарика не обнаруживалось.
«Никуда не уйдет!» — убеждал себя Турецкий.
V
Но Гарик ушел. Он понимал, что все менты в городе уже поставлены на уши. Поэтому, проехав всего несколько кварталов, свернул в темный переулок и бросил там так выручивший его «Москвич». Правую ногу сверлила жгучая боль, штанина джинсов набрякла от крови. Доковыляв до какой-то стройки, Гарик свернул за забор и ощупал рану. Пуля прошла по икре, чуть пониже колена, навылет, рассекла связки, но кость вроде бы была цела. Сбросив куртку и рубашку, он разорвал майку на полосы и туго перетянул рану. Стало немного легче.
Теперь нужно было выбираться из города. Выйдя на ярко освещенный проспект, он высмотрел невзрачный «жигуленок» и поднял руку. Машина с готовностью остановилась. Вытащив из кармана, тяжелого от баксов, несколько пятидесятитысячных «деревянных», Гарик сунул их, не считая, водителю.
— В аэропорт местных линий. Быстро!
Водитель пересчитал. Было восемь бумажек. Четыреста штук. Для полунищего Иркутска, где и десять тысяч почитались за деньги, сумма выглядела более чем внушительной.
Гарик сел на заднее сиденье.
Когда приблизились к посту ГАИ, возле которого выстроилась, ожидая проверки, целая вереница легковых машин, пригнулся — втиснулся между сиденьем и спинками передних кресел.
Пронесло. Как он и рассчитывал, гаишники и омоновцы даже не тормознули «жигуленок», идущий без пассажиров. Водитель заметил, что голова Гарика исчезла из зеркала заднего вида, но предпочел не задавать никаких вопросов. Только предупредил — когда уже отъехал от поста:
— На местных линиях сейчас не летают. Ночь. Летный день кончился.
— Езжай, дорогой, езжай! — сквозь зубы ответил Гарик. Боль в ноге, поначалу слегка утихшая, возвращалась волнами.
Водитель умолк. Он прибавил газу, мечтая лишь об одном: поскорей избавиться от этого странного и чем-то опасного пассажира.
«На местных линиях сейчас не летают». В этом и была единственная надежда Гарика: так, как водитель, могли рассуждать и менты. Может быть, они вовсе не вспомнили о местных линиях, а если даже и вспомнили, могли не обеспокоиться: летный день закончился с наступлением темноты.