Кто стреляет последним

Незнанский Фридрих Евсеевич

Грошев и не пытался сопротивляться. Он лишь вертел головой, стараясь освободить горло от железной хватки нежданного гостя.

— Послушай, Марат… Ну, успокойся!.. Марат, я тебя прошу… Что, в конце концов, случилось?

Марат выпустил, наконец, горло Грошева и отошел, вытирая руку носовым платком, как после прикосновения к чему-то мерзейшему.

— Ну хоть скажи, в чем дело! — почти взмолился Грошев.

Марат поднял на него тяжелый взгляд:

— Я тебя, сука, о чем попросил? Послать запрос в центральное бюро Интерпола. А ты что сделал? Сунулся в это сраное московское отделение? И этим ограничился? Так ты выполняешь просьбы человека, который миллионы в тебя вложил, чтобы вывести тебя в

люди! Одна твоя избирательская кампания обошлась мне в полмиллиарда!

— Ты несправедлив. Я тебе тоже оказываю услуги. Кто тебя предупредил об Алике? Если бы не я, он бы уже сидел в Лефортове и кололся! И тебя бы сдал, чтобы спасти свою шкуру!

— А кто тебе сдал солнцевскую группировку? А других? — перебил Марат. — Без меня ты бы здесь двух дней не продержался! Почему не послали запрос в Париж?

— Я сделал все, что мог. Но у них один факс сломался, а вторая линия была занята. И переводчика не было!

— Хватит. Время теряем. Звони своему другу в бюро Интерпола, что мы сейчас приедем. И говори ему, что хочешь, но чтобы линия была свободна и переводчик на месте! Понял? Я тебя спрашиваю: понял, тварь?

— Понял, понял, — поспешно согласился Грошев, уловив в голосе Марата готовое вырваться наружу бешенство. — Уже звоню.

Он связался по телефону с начальником бюро Интерпола и предупредил, что сейчас подъедет по чрезвычайно важному и срочному делу.

— Ждет, — сказал Грошев, положив трубку.

— Пошли, — коротко бросил Марат.

Они вышли из кабинета.

В одной из комнат соседнего дома, окнами выходящего как раз на окна кабинета Грошева, молодой оперативник МУРа выключил лазерную установку, луч которой был нацелен точно на стекло грошевского кабинета, и кивнул напарнику:

— Проверь.

Тот отмотал кассету назад и щелкнул клавишей.

Из динамика донеслось отчетливое:

«— Кто тебя предупредил об Алике? Если бы не я, он бы уже сидел в Лефортове и кололся!..»

— Хватит.

Запись остановилась.

— Ну что, вполне приличное качество. Небольшие помехи, правда. Видно, листья деревьев мешали.

— Но это же не концертная фонограмма, — возразил второй.

— Это верно, — усмехнулся первый, — По телевизору эту пленку крутить не будут. И по радио тоже. Но кое-кто с интересом послушает. Звони шефу, что мы сворачиваемся. Недаром все же здесь торчали. А машинка хорошая, классная машинка. — И он любовно, как живое существо, погладил теплую от работы верхнюю деку лазерного подслушивающего устройства.

Минут через сорок эту запись прокрутил в своем кабинете начальник второго отдела МУРа подполковник Яковлев, а еще через полчаса кассета легла на стол Турецкого. Турецкий, Косенков и приглашенный Турецким Меркулов внимательно прослушали запись. Когда она закончилась, в кабинете Турецкого воцарилось молчание.

— Вот гад! — вырвалось у Косенкова.

— Интересно, зачем этого Марата так тянет в Интерпол? — проговорил Меркулов.

— Может быть, когда-нибудь и это узнаем, — отозвался Турецкий. — Не сразу, может быть, а со временем.

Но они узнали об этом вечером этого же дня.

Перед кабинетом начальника центрального бюро Интерпола Грошев попросил Марата:

— Побудь здесь, я один с ним поговорю. Поверь, так будет лучше.

— Давай, — согласился Марат. — Но смотри…

— Я все помню, — заверил Грошев.

Марат не знал, о чем он говорил с начальником и какие приводил аргументы. Скорее, даже не сами аргументы, а чрезвычайно встревоженный вид холодно-спокойного гостя убедили начальника, что дело действительно чрезвычайной важности. Была освобождена линия связи с Парижем, срочно вызван и привезен переводчик. Через полчаса запрос вместе с фотографиями и отпечатками пальцев Родригеса и Сильвио был передан по факсу

в Париж, а еще через полчаса пришел ответ: да, эти люди в картотеке Интерпола есть и числятся в розыске по подозрению в причастности к взрыву израильского парома в Средиземном море.

Их настоящие фамилии: Мартинес де ла Сиерва и Сильвано Церс.

В Интерполе работали, видимо, добросовестные люди: к ответу были приложены краткие биографии преступников.

Мартинес де ла Сиерва родился в 1953 году в Москве, в семье эмигрантов из Испании. Закончил московскую среднюю школу. В 1970 году семья вернулась на родину, в Каталонию. В том же году отец Мартинеса умер, а спустя некоторое время мать вышла замуж за ливийского бизнесмена, работавшего в Испании. Семья переехала в Триполи. Здесь Мартинес быстро попал под влияние пропагандистов исламского фундаментализма крайнего, экстремистского толка. Есть сведения, что в числе добровольцев принимал участие в военных действиях в Бейруте на стороне Организации освобождения Палестины. Прошел курс обучения в одном из лагерей для подготовки боевиков ООП к террористической деятельности. В поле зрения Интерпола попал в начале 80-х годов, а в 82-м году был арестован испанской полицией и отсидел пять лет в мадридской тюрьме за участие в убийстве видного политического деятеля. После освобождения выполнял разовые поручения крупных международных преступных синдикатов и ливийских спецслужб. Свободно владеет русским, испанским и английским языками, в меньшей степени — арабским. Очень осторожен и чрезвычайно опасен.

Сильвано Церс, латыш. Родился в 1957 году в Риге. В 1975 году поступил в Латвийский государственный университет на факультет журналистики. Еще будучи студентом первого курса, организовал ряд дерзких ограблений сельских сберегательных касс. Был задержан милицией и привлечен к суду. Однако улики против него показались суду неубедительными, уголовное дело было прекращено. Через год, выехав в составе молодежной туристской группы в Англию, в Лондоне отстал от группы и попросил политического убежища. Когда об этом стало известно, в Риге было срочно возобновлено уголовное дело против Церса, и Латвия потребовала у правительства Великобритании выдачи его как уголовного преступника. Однако Лондон, усмотрев в этом требовании попытку латвийского КГБ свести счеты с политическим противником, требование об экстрадиции Церса отклонил.

Через год Церс предпринял, без сообщников, в одиночку, попытку ограбить небольшой сельский банк неподалеку от Лондона. Попытка оказалась неудачной, и Церс попадает на три года в тюрьму, где и знакомится с боевиками Ирландской республиканской армии, отбывающими разные сроки за участие в террористической деятельности ИРА. После освобождения переезжает в Ольстер, где принимает активное участие в деятельности экстремистов ИРА. Очевидно, там он проходит и курс специальной подготовки. После очередной диверсии ИРА на одной из пригородных лондонских железных дорог, в которой, как подозревала английская полиция (но не смогла получить убедительных доказательств), принимал участие Церс, Лондон лишает неудобного «эмигранта» вида на жительство. Церса высылают из Англии, он переезжает в Испанию и на некоторое время исчезает из поля зрения Интерпола. Затем его имя вновь появляется в сводках в связи со взрывом израильского парома.

Беспринципен, работает только ради денег. Хорошо знает латышский, русский и английский языки, достаточно свободно говорит по-немецки и по-испански. При подготовке преступлений осторожен и изобретателен, при попытке задержания может оказать активное сопротивление.

— Крупные птицы! — заметил начальник Национального бюро Интерпола, ознакомившись с переводом. — Такие к нам еще не залетали!

— Может, и залетали, но мы просто об этом не знали, — предположил Грошев.