Кто суккуба? Я суккуба?!
Шрифт:
— Фу! — согласилась Клава.
К счастью, ей некогда было проникнуться садизмом описанной картинки, ибо сперва нужно было помочь опрокинутому инкубу понять, где верх, а где дно, а потом отбуксировать его к бортику, чтобы дать откашляться и отдышаться. Там она его и раздела, выбрасывая промокшую одежду за бортик на пол, всё равно кафель был сплошь покрыт лужами.
— Неправда! — возмутился осьминог, осторожно забираясь в бассейн, чтобы не расплескать лишних брызг и не задеть кого-то ненароком длинными щупальцами. — Послушать тебя, так мы членовредители и спариваемся с кем попало. Такой подарок мужчина преподносит только в первую брачную ночь, когда у обоих молодоженов самые серьезные
— Ага, орган, который от ноги фиг отличишь! — захохотала русалка. — Членоногий ты мой кальмарчик!
Она снова щелкнула пальцами, чтобы снабдить и Флавиана пузырем-шлемом для дыхания под водой.
И дальше под шуточки и смех расшалившейся русалки началась поистине оргия! Сирена сперва, на глазах у посмеивающегося Стива и мрачнеющего Флафа, обласкала ноги Клавы. Её, рыбохвостую, именно ноги суккубы и волновали только, возбуждали прямо-таки. А Клава косилась на инкуба и только попискивала, когда острые зубки русалки царапали зарозовевшую нежную кожу под коленкой или кое-где в более интимных местах. Сирена крутила Клаву в воде так, пользуясь относительной невесомостью, что та вскоре потеряла всяческую ориентацию в пространстве, с трудом отличала покрытое бликами света дно от волнующейся водной поверхности. Но сильной болью легкие укусы не отзывались, как поняла Клава после глубокого поцелуя в губы, от которого занемел весь рот вместе с языком: в слюне русалки было некое анестезирующее вещество, возможно, слабый парализующий яд, вызывающий подобие опьянения.
Когда же Сирена вдоволь наигралась с ее ногами и раздразнила до тяжелого желания то, что между ног имелось, она передала ошеломленную суккубу в руки Стива. А сама уплыла на другой конец бассейна в объятия хмурого инкуба.
— Смотри на меня! Не отводи взгляда! — со смехом приказала Сирена.
И Клава смотрела. Ощущала, как по телу скользят сотни присосок, как ее гладят мужские руки и прохладные щупальца — и смотрела только вперед, на русалку, лопатки и шею которой целовал инкуб, мял ее груди умелыми пальцами, ласкал живот, спускаясь ладонью ниже — к раскрывшейся ниже пупка щели. Эта щель, бесстыдно алая на фоне зеркально-стальной чешуйчатой рыбьей шкуры, словно загипнотизировала Клавдию. И еще взгляд инкуба из-за плеча русалки, темный, почти угрожающий.
Между тем и Стивен не терял время даром. Он тоже, прищурив глаза, поглядывал поверх головы Клавы в сторону второй пары любовников, и не прекращал дразнить жаждущее тело суккубы всеми своим конечностями, благо их было много — больше, чем привыкла Клава. Каждую грудь ее обвило отдельное щупальце, пройдя завитком под тяжелой округлостью, словно изображая экстравагантный бюстгальтер. Кончиками эти же два щупальца легли на ключицы, нежно поглаживая, слегка двигаясь, при этом присоски массировали кожу, а две особенно крупных накрыли припухшие соски, всасывая во влажную прохладу с необычайной силой.
Клава поначалу вздрагивала от непривычных ощущений от прикосновений, но очень быстро привыкла и расслабилась, откинулась на мускулистую грудь, кажущуюся сейчас такой надежной. Тем более Флавиан рядом, только протяни руку — так чего же ей опасаться? Клава раньше уже отдавалась порывам похоти, купаясь в чужих взглядах. Но почему-то делать это с вездесущим осьминогом в присутствии инкуба оказалось еще более возбуждающим. У нее дыхание срывалось от накатывающего волнами удовольствия, и непонятно было, что ощущалось кожей сильнее — приятно тянущие присоски или колющие взгляды.
Клава зажмурилась только тогда, когда Сирена взмолилась
В тот же момент и Стив, не выдержав долгой прелюдии, проник в тесные отверстия в теле суккубы кончиками щупалец — в рот, в лоно, в анус. Клава вскрикнула бы, но из горла вырвалось лишь сдавленное мычание от кайфа наполненности. Щупальца терлись внутри, массировали присосками обильно смазанную слизистую, продвигались, извиваясь, всё глубже, распирая всё шире. Клава не воспротивилась, когда ощутила, что сзади в нее вторгаются сразу два кончика, изгибаясь, растягивая, расширяя место для третьего, трущегося у чувствительного краешка входа. В лоне также буйствовали два щупальца, кажется, самые толстые, а третье присосками изводило клитор и нежные, припухшие нижние губы.
Руки Стива обнимали ее за талию, прижимая к жесткому мускулистому торсу бережно, но крепко, чтобы она не вздумала вырываться. Но ей и не хотелось. Она чувствовала его скрытую тоску и печальную ревность — и ей хотелось его утешить, дать ему то тепло, которое он заслуживает в ответ на свое неразделенное чувство. Преданность и верность, что осмеяли и отбросили, как нелепые, ненужные, не понятые, нежеланные…
Флавиан первым выбрался из бассейна, сел на бортик, свесив ноги в воду.
Вскоре следом за ним закончили и Клава с осьминогом. Стив подсадил обессиленную, но довольную суккубу, сам тоже устроился рядом, позволяя человеческой половине тела обсохнуть, а щупальцами лениво шевеля в воде.
В бассейне осталась плавать кругами только Сирена. Русалка забылась в упоении нереста, скорость же помогала ей сбросить накопившуюся в пазухах рыбьего брюха икру.
— Батюшки, сколько же в ней убирается! — подивилась и пожалела бедняжку Клава. — Как же она это всё таскала-то?
Икринки, полупрозрачные шары размером с теннисный мячик, заполнили всю емкость, паря в завихрениях течения и перемешиваясь, словно праздничное конфетти, рассыпанное горстями, или как пенопластовые снежинки в стеклянном пресс-папье.
— Она сбрасывает икру обычно раз в год, — с легкой печалью произнес Стив, поймав рукой пару икринок, подплывших к самой поверхности. — Когда становится невмоготу, она приходит ко мне.
Клава сочувствующе вздохнула. Тихонько придвинулась к молчащему инкубу, положила голову ему на плечо — утомившись просто сидеть, якобы чтобы лучше видеть продолжающийся танец одинокой русалки.
— Теперь на целую неделю я лишен собственного бассейна! — вздохнул еще горше осьминог. — Не смогу прочистить и сменить воду, пока это всё тут будет плавать. Зато потом засолю в банках — знатная выйдет закуска к пиву, деликатесная!
Клава укоризненно проворчала:
— Зачем ты так говоришь, Стёпа? Ты же любишь ее!
— Нет, а, по-твоему, я должен это всё выбросить? Слить в канализацию? — вот теперь с полной искренностью возмутился бармен. — Потому и буду ждать неделю, чтобы понять, есть ли здесь хоть одна оплодотворенная икринка! Я ж не каннибал какой, чтобы детей любимой женщины в банках засаливать. Другое дело, если вся пустая — не выбрасывать же? Лучше сам съем.
Клава так и представила, как страдающий от неразделенной любви осьминог будет жевать бутерброды с громадными, норовящими скатиться с куска хлеба икринками, и тайком плакать по жестокосердной русалке. Хрюкнув смешком, суккуба тут же чихнула. Поднялась на ноги, шлепая босыми ступнями по мокрому холодному кафелю, направилась в ванную, гнусаво пояснив: